Аля сейчас на берегу Океана. Дает уроки в семье немецких эмигрантов. При всех ее способностях ей приходится зарабатывать не гравюрой, как полагалось бы, а случайными работами не по специальности. Обидно. Радуюсь одному — летом ей удалось хорошо отдохнуть.
Видала ли в Москве Эренбурга? Повидай его непременно. Мне хочется от него по возвращении узнать о твоей жизни.
Я переехал на новую квартиру. Мой новый адрес: М-r Efron. 33 rue J. В. Potin. Vanves (Seine). Это тот же Кламар, но другой коммуны.
Пока, Лиленька, кончаю. Жду от тебя «быстрого и подробного». А пока целую крепко и люблю.
Твой С.
Пиши на Vanves. Если я не вернусь еще — письмо перешлют сюда.
30 — III — <19>35
Дорогая моя Лиленька,
Как дела? У меня все по-старому, если не считать гриппа, к<отор>ый меня измотал порядком.
Сегодня провожаю одного своего друга в Москву. От него узнаешь, как я живу и чем дышу.
Недавно читал в Правде отзыв о студии Завадского и думал о тебе. Удается ли тебе работать?
А ты знаешь, что помимо всего я организовал здесь театральную студию.[200] Через неделю первый открытый спектакль. Но все это не то, что хотелось бы.
Каждый раз я тебя спрашиваю, в чем ты нуждаешься? Очень прошу ответить. Недавно был случай, который я пропустил, п<отому> что не знал что тебе нужно. Сегодня могу послать только коробку сардинок (побаиваюсь, что передатчик слопает их дорогой).
Все мои друзья один за другим уезжают, а у меня семья на шее. Вот думаю отправить Алю. Она замечательная рисовальщица.
А с Мариной прямо зарез.
Пиши обо всех и поконкретнее.
В чем нуждаешься?!?!!!
Обнимаю
Твой С.
4 — ХII — <19>35
Дорогая моя Лиленька,
Получил твое огорчительное письмо. Я тебе пишу мало, но не так уж тебя «забываю», как ты думаешь. Во-первых, после твоего предпоследнего письма я послал тебе с одним отъезжавшим чулки и письмо. Очевидно ни тех, ни другого ты не получила. Во-вторых — к тебе должен был зайти еще один мой друг. Он не зашел. В-третьих, я просил о том же Пастернака, но Борис оказался невменяемым. Пишу обо всем этом, т. к. у тебя ложное отношение к моему малословию. Писать мне тебе трудно — это правда — и пишу я пусто — это тоже правда. Но причина этому никак не мое холоднодушие, а как раз наоборот. Нам нужно увидеться.
Сочувствую тебе горячо и кровно в твоих неудачах со съемкой, в твоей болезни. Мне почему-то кажется, что все у тебя должно измениться с моим приездом. Я все-таки много здоровее тебя. Я тоже перенес грипп, после которого чувствовал себя, как после тифа. Но через 5–6 дней я вполне оправился.
Твою карточку получил и на нее откликнулся не только письмом, но и своей карточкой. Неужели не получила?
Никакой насмешливости и иронии в моем письме не было и к твоему большому, больному и горячему сердцу иронически отнестись не мог. И ты, cвин, что так приняла тон моего письма. А главное — через несколько месяцев после получения.
Радует меня очень твой отклик на «Агрострой» Довженко.[201] Его я не видел. Из последнего видел только «Чапаева»[202] — замечательно! С Рене Клером[203] ты не права. Это замечательный режиссер и кинолирик. Лучший его фильм: «Миллион». «Под крышами Парижа» его первый звуковой фильм. У вас появились «Живые рисунки» Вал-Диснея[204] — посмотри непременно. Это подлинное и высокое искусство. К тебе должны зайти, или вернее зайдет один из архитекторов,[205] бывший в Италии на международном Конгрессе Архитектуры. Он расскажет тебе о нашей мимолетной парижской встрече. Он исключительно мил, душевен и культурен. Думаю, что встреча с ним будет тебе приятна. Сейчас он вернулся в Италию, а оттуда через месяц поедет обратно.
Сейчас в Париже сов<етские> ученые. Видел из них только челюскинца Шмидта.[206]
Что тебе рассказать о себе и о своих? У меня масса работы. Нет минуты свободной. Но все не то, что хотелось бы. И все потому, что я здесь, а не там. Аля сделалась прекрасной рисовальщицей, настоящим мастером. Но она ужасающе пассивна и живет еще в каком-то отроческом полусне (а ей уже 21 год).
Мур, наоборот, бурно активен, жаден до всех жизненных впечатлений предельно, богатырского телосложения, очень красив. Прекрасно учится.
Марина много работает. Мне горько, что из-за меня она здесь. Ее место, конечно, там. Но беда в том, что у нее появилась с некоторых пор острая жизнебоязнь. И никак ее из этого состояния не вырвать. Во всяком случае через год-два перевезем ее обратно, только не в Москву, а куда-нибудь на Кавказ. Последние стихи ее очень замечательны и вообще одарена она, как дьявол.
200
Вероятно, при «Союзе возвращения на Родину», активным членом которого стал С. Я. Эфрон.
206
Отто Юльевич Шмидт — ученый, один из организаторов освоения Северного морского пути, руководитель экспедиций на «Седове», «Сибирякове», «Челюскине»