Ситуация моя не меняется. Чем хуже отношения с русской печатной индустрией, тем лучше идут дела в американском направлении. Две книжки почти готовы. К одной нарисовал весьма экстравагантную обложку известный дизайнер Фред Марселлино.[2] Сказали бы мне десять лет назад в Союзе, что когда-нибудь я буду встречаться в ресторане «Колизеум» с художником Фредом Марселлино по поводу обложки к моему сочинению!..
Мой агент (левый человек, бывший революционный студент 60-х годов) начал торговать европейскими правами. Чуткие английские люди купили за 2500 фунтов «Компромисс»[3] и вроде бы хотят купить «Зону». Разбогатеть и даже прожить на это невозможно, но все-таки по налоговым бумагам я чистой литературой (без халтуры на радио) заработал 7 тысяч. Еще бы немного, тысячи четыре, и я бы с удовольствием и облегчением бросил свои радиопередачи, разительно похожие на то, что я делал в Союзе. В этом и заключается мое чуть ли не единственное социальное помышление — не нахожу другого слова.
Жму руку. Привет Ренате.
Твой С. Довлатов
1. В издательстве «Ardis Publishing» вышли: «Избранное» Юрия Кублановского (1981), «Воля» Семена Липкина (1981), «Тексты 1955—1977» Владимира Уфлянда (1978).
2. Фред Марчеллино (Marchellino; 1939—2001) — американский художник-иллюстратор и автор детских книг, оформил английские издания книг С. Д. «Компромисс» и «Зона» (см. примеч. 4 к письму 4).
3. Английское издание «Компромисса»: Dovlatov S. The Compromise. London: Chatto & Windus – The Hogarth Press, 1983.
***
18. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову
Сережа, дорогой,
прости, что долго не отвечал: ко мне на месяц неожиданно приехала мама[1], что отняло у меня все силы, п<отому> ч<то> мама тотчас заболела гриппом, застряла в Геттингене, куда мы заехали по пути из Гамбурга (где встречали маму) в Мюнхен, и впоследствии так и не смогла прийти в себя после болезни (послегриппозная слабость). Между прочим, она тщательно прочитала все твои книги и очень тебя хвалила. Поразительную особенность людей, приезжающих на время из СССР в западные страны, читать целыми днями «запрещенную л-ру» вместо того, чтобы ходить, разинув рот, по улицам, я уже давно заметил, наблюдая режиссера Любимова. Интересно, что Щербаков переулок (куда я в детстве ходил мыться в бане) составляет предмет и моих воспоминаний о Л-де. Рад, что твои американские дела ладятся. Из России по-прежнему ничего утешительного. У художника Ильи Кабакова обокрали мастерскую и унесли оттуда его работы, а заодно архив неофициального московского искусства. Костя Азад<овский> сделал доклад в музее Достоевского и утверждает во всеуслышанье, что если он и поедет на Запад, то только так, дескать, на время (надеюсь, для отвода глаз). Приглашения, посланные ему из Австрии и Германии, до него дошли между тем. Не знаю, можно ли считать это хорошим знаком. У меня уйма работы: начался летний семестр, возобновились еженедельные поездки в Констанц (где теперь, правда, у меня есть новая трехкомнатная квартира, бессмысленно большая для нас с Ренатой), и к тому же я должен написать до конца июля большую статью и множество мелочей. В середине июня поеду с женой в Утрехт на славистическую конференцию. А в Л-д я в этом году не поеду. По-моему, слухи о том, что Андропову осталось жить не более двух лет, исходят от него самого, который таким способом решил успокоить взволнованное его драконовским поведением общественное мнение: не волнуйтесь-де, я — плохой, да, но ведь я скоро умру. Рената велит тебе кланяться. Передавай приветы семейству. Обнимаю.
Твой
Игорь
24. 04. 83.
P. S. На Игоря Ефимова я вовсе не в претензии.
1. Валентина Михайловна Ломакина (1918—1989) — мама И. С., оставалась жить в Ленинграде.
***
19. Сергей Довлатов — Игорю Смирнову
1 июня <1883>
Дорогой Игорь!
Твое соображение насчет «старческого цейтнота» я понял и разделяю. Времени мало не сегодня, и не в этом году, а вообще. Десять лет назад, пьянствуя неделю, я ни на минуту не задумывался о потерянном времени, мысли были о пропитых деньгах, о дурном впечатлении на окружающих, о матери, о свинстве, но не о времени. Сейчас я, проговорив 20 минут с соседом вроде бы о деле, проклинаю его и себя за потерю ритма и т. д.
Дела мои как будто и ладятся, с одной стороны, со мной подписывают договоры (уже второй), агент хороший, переводчик хороший (а это — большое дело), и вообще, я уже сейчас зарабатываю одной беллетристикой (без халтуры на «Либерти») 6—8 тысяч (при том что агент получает 10 %, а мы с переводчиками — по 45 %), значит, будь я англоязычным автором, я бы зарабатывал литературой 12—16 тысяч, что втрое больше среднего заработка американского писателя — по статистике — и с другой стороны, все более ясно становится — чего из меня уже не может получиться. В «Кнопфе» (это большое издательство, которое меня пригрело) я навсегда занесен в какую-то особую категорию и ступенью выше уже не поднимусь, то есть убытки (вероятные) по моим книжкам заранее куда-то списаны, доходов от них никто не ждет, цифры, которые я называю, — смехотворны для книжной индустрии, короче, вся их возня со мной — это чуть ли не один из разделов многослойной американской благотворительности, что-то вроде помощи слаборазвитым странам.