7 июля <1985>
Дорогой Игорь!
Я тебе долго не писал, потому что абсолютно ничего не происходит. Родители мои здоровы, сынок растет, дочка не то чтобы вышла замуж, но переехала к одному славянскому юноше по фамилии Некрасов. Юноша, конечно, незатейливый, как большинство эмигрантских детей, но, во всяком случае, не наркоман, сохранил способность говорить по-русски, учится в колледже[1], а главное — осторожно водит машину.
Живем мы по-прежнему бедновато, но образ жизни — для меня чуть ли не идеальный. Я всего раз в неделю бываю на радио, Лена работает дома, короче, мы не служим, не ездим в проклятом метро, то есть практически живем не в Нью-Йорке, городе по-своему замечательном, но истощающем нервную систему.
У меня вышла книжка в «Ардисе»[2], скоро получу от них экземпляры и вышлю тебе. Книжка — без кокетства — плохая, хотя бы потому, что очень небеспристрастная, речь в ней идет о газете, масса узнаваемых прототипов, все мои обиды вылезли наружу.
В августе выйдет по-английски «Зона», и мой агент считает, что на этот раз я даже заработаю какие-то ощутимые деньги. На обложке они слово «Зона» нарисовали мелко, а «Записки русского тюремного гарда» — крупно, для продажи. Так что я ощущаю себя не столько писателем, сколько тюремщиком.
В Карнеги-холле выступали Евтушенко с Вознесенским. Поверь мне, это было что-то страшное. Не просто безвкусно, пошло или глупо, а как-то вопиюще лакейски и позорно, вплоть до того, что Евтушенко танцевал, бил в барабан и выкрикивал: «Американцы и русские — братья». У Евтушенко лицо спившегося лесоруба, а у второго — жабья рожа, щеки лежат на плечах, кривлялись оба невообразимо. Сначала я посмеивался, а потом окончательно расстроился. Как-то я привык думать, что здесь, в эмиграции, все ненастоящее, а там — продажное, цензурное, но в каком-то смысле солидное, подкрепленное аудиторией, масштабами. Так вот, ничего подобного.
Кстати, вышел подарочный том «Союз писателей СССР», подзаголовок — «Пять десятилетий», т. е. — история Союза писателей с Первого съезда. В книге около тысячи фотографий, и нет ни одного писателя моложе 50-ти лет. Неужели они не понимают, что это — документ вырождения?! Причем самого явного, физического.
Да, я не совсем понимаю одну вещь. Если ты все же намерен за свои деньги прилететь в будущем в Нью-Йорк, то почему бы тебе не прилететь в том числе и на конференцию, выступить, показаться, урвать какое-нибудь приглашение на семестр? Я постараюсь сделать все возможное, чтобы уменьшить твои расходы, то есть в Вашингтоне ты будешь жить у кого-то из знакомых (не говоря о Нью-Йорке), кроме того, я отведу тебя на «Либерти», чтобы ты дал интервью и заработал 100—200 долларов, что я уже дважды проделывал с Серманом. И т. д.
Ну, пока что, будь здоров. Лень переезжать на другую страницу. Привет Ренате и Гейхманам.
С.
1. С этого письма С. Д. переходит на общепринятое написание слова «колледж» (вместо «калледж»).
2. Ремесло (Повесть в двух частях). Ann Arbor, Michigan: Ardis Publishing, 1985.
***
50. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову
Сережа, дорогой,
пишу впопыхах: завтра отправляюсь (на машине) по Скандинавии; нужно собираться, паковаться, что я до сего момента не мог сделать, п<отому> ч<то> заканчивал, виясь в судорогах и поглядывая на часы, срочную работу — трудно дававшуюся мне статью (за пределами литературоведения). Поздравляю тебя с выходом книжки! А твою дочку — с первым шагом к браку! Представить себе, что твоя дочь уже имеет бойфренда, очень трудно. Ничего себе — «абсолютно ничего не происходит»! Вот у нас в Мюнхене действительно нет никаких событий. Ну, видел два советских фильма, на мюнхенском фестивале, вызвавших приступ тошноты. И это — все. Вознесенко[1] нам не показывают — держат для вас. Вчера моя мама сообщила по телефону, что получила визу и приедет на сентябрь ко мне, — большое облегчение для меня. Она, между прочим, прочитала в прошлый приезд все твои книги, осталась довольна и теперь, когда придет твое новое сочинение, сможет продолжить чтение. Костя Азадовский намекнул по телефону, что его отъездные дела не блестящи. Сказал, что, м. б., потребуется третий вызов. Но затем я получил не вполне надежное сообщение от какого-то мне не знакомого третьего лица, что дело-де в шляпе: Костя сваливает в конце августа. Не знаю, чему верить. Подходит конец срока у Рогинского. И здесь я чувствую себя провинциальной старушкой: ox, что-то будет?! Но, кажется, пока никаких признаков второго срока нет. Что касается скандинавской поездки, то ее оправдание и причина — конференция об авангарде в Стокгольме. Ее устраивает богатый Нобелевский комитет, который оплатит все расходы. Заодно я хочу заехать в Копенгаген и Осло — города безответственно дорогие (но ввиду щедрости шведов это можно себе позволить). Хотел было смотаться и в Хельсинки, но отложу эту поездку на другой раз (туда почему-то неукротимо хочется; а тебе? я не забыл, что ты учился финскому языку). Что касается поездки в Штаты, то я получил кой-какие дорожные деньги от немецкого Общества содействия науке. Но пока — тем не менее — не принял окончательного решения, поеду ли. Во-первых, наш пэннел развалился. Во-вторых, я не уверен, что успею написать доклад (из-за приезда мамы). Почему ты ничего не пишешь о твоей поездке в Германию?