Из всего этого, как ни странно, не следует, что мы живем плохо, скорее — наоборот. Достигнуто какое-то равновесие и спокойствие. Если верить самому себе в том, что я готов быть средним писателем, если учесть, что я способен выносить свою жену, да и она меня терпит, если помнить, что мои родители живы, а с детьми ничего страшного не происходит, при том что мы сыты, одеты и есть крыша над головой, то все не так уж худо. И уж, во всяком случае, то, что мы уехали, было абсолютно правильно и необходимо. Что-то хорошее еще может произойти, и до настоящей старости все же далеко.
В Америке ты обязательно должен побывать, потому что сама по себе эта страна — чудо природы. К тому времени я буду уже шофером-профессионалом, и мы всюду побываем, например в публичном доме для собак и кошек — такое учреждение существует. Кроме того, ты должен познакомиться с двумя-тремя людьми в Нью-Йорке, например с художником Бахчаняном, который недавно сочинил повесть «о том, как поссорился Иван Денисович с Александром Исаевичем».
Да здравствует структурализм и привет Борису Гройсу. Кстати, я читал за его подписью что-то умное и, как это ни удивительно, простое. Не помню — где.
Привет Ренате. Твой
С. Д.
1. Оговорка, нужно — «бойфрендом». «Бофрер» (beau-frиre. — фр.) — брат жены или мужа.
***
54. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову
Сережа, дорогой,
вначале традиционное извинение за то, что отвечаю тебе с опозданием: конец года, как конец жизни, — суета и цейтнот. В Мюнхене есть два русских книжных магазина, один (Найманиса) продает эмигрантов, другой (давно умершего Кубона и на ладан дышащего Загнера) продает советских авторов. Так вот: у Кубона и Загнера появились «Наши», что означает, что этот магазин хочет с твоей помощью и вопреки своим принципам поправить дела. Поздравляю с получением водительских прав. Какую машину ты собираешься покупать? Я совсем замучился с ездой. Ноябрь оказался снежным и холодным (как уже старожил здешних мест могу сказать, что такого еще не видел). Из Мюнхена в Констанц я еду по необъяснимым метеорологическим законам по чистой от снега дороге. Назад в Мюнхен — по чистому льду. Рената ставит свечку в мюнхенской университетской церкви каждый раз, когда мне удается вернуться в семью. При этом я испытываю страх, доводящий меня до потливости. Но не могу преодолеть страха перед страхом и потому, вместо того чтобы ездить на поезде, продолжаю тупо водить машину сквозь снежные бураны (между Мюнхеном и Констанцем — горы, надо заметить). Остро позавидовал тебе в том отношении, что ты научился играть с компьютером. Войнович купил компьютер, но набирает на нем почему-то только шуточные стихи. Прозу он таким образом писать не рискует. (Как ты понимаешь, я пишу об этом опять же из чистой зависти.) Ленинградские новости, как обычно, малоутешительны. Сенька Рогинский наотрез отказался уезжать из СССР, Катерли[1] пристроила его секретарем, я видел его фотографии (в смысле — снимки): это другой человек — полусонный, изможденный, почти отсутствующий. Костя Азадовский получил отказ через три дня после завершения встречи Горбачев — Рейган. Письма «оттуда» состоят, как правило, из жалоб на отсутствие выпивки. Ты знаешь, конечно, как покончила с собой Марина[2], жена Сосноры? Она выпила содержимое двух банок для борьбы с клопами. Это все — комплекс Дидоны: мученическая смерть в надежде на то, что этого-то уж мужчина не забудет никогда (т. е.: меня забыл, а мою смерть не забудешь). В такого рода смерти есть какая-то нечестность, как если бы себя убивающая еще хотела жить. В том, что ты сочувствуешь не Алене, а брату, нет никакой патологии, это правильная реакция. Прочитал книжку Зайчика. Не могу сказать, чтобы я пришел в полный восторг, но он — настоящий писатель, без дураков. Вряд ли я успею написать еще одно письмо тебе до Нового года, так что: желаю тебе, твоей маме и всему твоему семейству благополучия и здоровья в следующем году. И Рената этого же желает вам всем.
Всегда твой Игорь
1 дек. 85
1. Нина Семеновна Катерли (род. в 1934) — прозаик, ленинградская знакомая С. Д.
2. Марина Яковлевна Вельдина (1938—1979).
***
55. Сергей Довлатов — Игорю Смирнову
12 дек. <1985>
Дорогой Игорь!
Жену Сосноры я почти не знал, только в лицо ее помню, и еще, если ничего не путаю, кожаное пальто запомнилось. А вот с Азадовским все ужасно, Сеня Рогинский не хочет уезжать, к этому можно отнестись с пониманием, он — сильный, как оказалось, человек, не в пример старшему брату Мише Рогинскому[1], с которым я дружил и даже работал три года в одной газете. Кстати, во всех моих «журналистских» рассказах он довольно похоже изображен под фамилией Шаблинский.