— Вас надо учить, Мурманцев, — произнес лейтенант, беря подростка за воротник. — Учить так, чтобы вы поняли, что такое героизм и что такое подлость. И сейчас вы такой урок получите!
Резким движением лейтенант нагнул подростка и, в следующее мгновенье зажал ему голову между своими бедрами. Игорь дернулся, всем телом, но с таким же успехом он мог бы рваться из слесарных тисков.
— Карамелев, ремень! — скомандовал лейтенант, не глядя протягивая руку.
В другое время пионеров наверняка бы позабавила мирная и даже какая-то несерьезная фамилия кряжистого солдата, совсем не вязавшаяся с его суровым обликом. Но сейчас ни на одном лице не промелькнуло и самой короткой тени улыбки — всем было не до того.
Карамелев молча расстегнул широкий кожаный поясной ремень и вложил его в протянутую руку. Игорь продолжал биться, но бестолку. Со сломанными руками выбраться из ловушки он не имел никаких шансов.
А Черешнев, не спеша готовился преподать обещанный урок. Поудобнее взяв в руку ремень, он сдернул с Мурманцева брюки и трусы, оголив ту часть тела. которую обычно деликатно именуют "пятая точка". А потом на эту точку посыпались тяжелые сочные удары. Нанося их, лейтенант приговаривал:
— Ты навсегда забудешь, как отправлять на смерть русских ребят для того, чтобы прослыть героем!
На ягодицах Игоря после каждого удара проступала широкая багровая полоса. После первой полудюжины багровой была уже вся задница, но Черешнева это не остановило. Он продолжал порку, подкрепляя каждый удар всё той же фразой.
Валерка подумал, что если бы это видел отец, то вспомнил бы пословицу "Повторенье — мать ученья". А ещё он подумал, что отец, хотя и был убежденным противником физических наказаний, в такой ситуации за Игоря бы не вступился. Потому что из каждого правила обязательно существуют исключения, и именно с таким исключением сейчас они и столкнулись. Ни малейшей жалости к Мурманцеву он сейчас не испытывал. То, что эвакуация была единственным возможным способом избежать больших потерь было очевидно даже для такого далекого от военных дел человека, как Валерий Белов. А уж Игорь-то, с его военизированным образованием понимать это был просто обязан. И его готовность положить людей без всякого смысла и пользы для дела Валерку ужасала. Тем более, когда речь шла о мальчишках, которые, не обладая необходимым опытом, просто доверяли своему командиру. Доверяли, а он с ними так…
Игорь продолжал безуспешные попытки освободиться. В какой-то момент его взгляд встретился со взглядом Карамелева. Русский солдат смотрел на Мурманцева с с брезгливым презрением. Так, как смотрит садовник, рачительно ухаживающий за большим, красивым и плодородным садом, увидав вылезшего из яблока червя-плодожорку, который, начинает поучать, что он в этом саду самый главный и самый полезный, что сад существует исключительно благодаря его усилиям, но он по доброте душевной не возражает против присутствия в саду и иных существ — при условии, конечно, полного ему, червю, подчинения и поклонения.
Отсчитав дюжину ударов, Черешнев прекратил порку и небрежно, словно ненужную тряпку, отшвырнул Мурманцева в сторону. Тот упал на пол, а когда поднял голову, то первое, что он увидел, был полный ненависти и презрения взгляд Серёжки Клёнова.
— Мы тебе верили, а ты… Гад… Мы для тебя не люди, а так… спички. Материал, да?! Использовал нас и забыл, и плевать тебе, что с нами будет?! Лишь бы только самому в герои пробраться! Сволочь!!
Серёжка плюнул на пол прямо перед лицом Игоря и, не в силах сдержаться, выбежал из класса. Никита рванул вслед за ним, а за Никитой Валерка и Паоло. Последним неуклюже покинул класс закутанный в плащ андроид.
Остальные ребята молча смотрели на Игоря и в их взглядах он видел тоже ненависть и презрение. Даже у Аннит не читалось ни понимания, ни сочувствия. За сильным Мурманцевым он бы не задумываясь пошел куда угодно и выполнил любой, самый страшный приказ, но побежденный и раздавленный Мурманцев его уже не интересовал. Парень давно уже усвоил, что всегда следует быть рядом с победителем, а неудачники пусть плачут в одиночку.
А Игорю и правда хотелось плакать. Потому что по глазам ребят он видел, что после произошедшего они будут считать его гадом и никакие его слова ситуации не изменят. Сколько угодно можно повторять лицейские лозунги:
" — Не лгать!
— Всегда говорить "За мной!", а не «Вперёд»!
— Любить Отечество больше себя!
— Знать! Уметь! Верить! Делать!
— Быть, а не казаться!
— Если делать, то невозможное!
— Помнить, что жизнь на время, честь — навечно!
— Не отступать и не сдаваться!
— Уметь больше всех, учить этому всех!"
но для ребят это будут лишь пустые слова, за которыми не стоит никакого дела, яркая блестящая мишура призванная скрыть неспособность сделать что-то полезное и неспособность отойти в сторону, чтобы не мешать делать тем, кто на это способен.
— Кто старший? — спросил ребят Черешнев.
— Я, — ответил Ромка Лобов. Вообще-то старшим должен был быть Серёжка, но раз его не было, значит пришел черед следующего принимать ответственность на себя. А следующим и был Ромка.
Остальные согласно промолчали. Аннит качать права не рискнул: понимал, что его ребята слушать всё равно не станут. А Ромку — будут.
— Подготовиться к эвакуации! Об исполнении доложить. У вас осталось всего… Восемнадцать минут.
— Будет сделано! — четко отрапортовал Ромка.
— Действуйте!
Лейтенант Черешнев повернулся и вышел. Вслед за ним вышел и Карамелев.
— Давай, народ, быстро собираемся! — скомандовал Ромка. — Времени мало.
— А Клёнов? — негромко спросила Ленка. — А ребята?
— Восемь минут им на всё про всё, — решил Лобов. — Не вернутся, пойдем искать.
В душе он не сомневался, что этого времени Серёжке Клёнву с лихвой хватит для того, чтобы взять себя в руки.
А на полу класса корчился, не в силах подняться, голожопый сверхчеловек из отборного материала. Но это никого не интересовало…
Серёжку Никита нашел на самой верхней площадке школьной лестницы, перед дверью на чердак. Не будь та дверь заперта, он бы забился там в самый дальний уголок: мальчишка не хотел никого видеть. Слишком велико было потрясение от произошедшего. Никого видеть не хотелось. И вообще ничего не хотелось. Точнее, хотелось, чтобы всё это закончилось, развеялось словно сон, вот только понимал мальчишка, что это никакой не сон, и чудесного счастливого окончания у этой истории не предвидится. Дальше могло быть только хуже…
— Ну что ты, Серега? Брось!
Вроде только что он был один, а уже рядом стоял Никита. А чуть позади от него — Валерка, Паоло и андроид. Можно сказать, вся экспедиция была в сборе.
— Не стоит он того…
— Не стоит, да?! — внутри Серёжки словно прорвало плотину и слова полились потоком. — А то, что верили я ему, понимаешь? Я с ним был готов куда угодно идти. А он… Он…
— Ну и черт с ним, — с чувством ответил Никита. — Жизнь-то продолжается. Что ж, умирать что ли из-за того, что он оказался гнидой.
— Тебе легко говорить…
— Почему это мне легко?
— У вас таких гнид нет…
— У нас они тоже есть… наверное… — не очень уверенно предположил Никита. — Только воли им не дают. У нас ведь никто не заморачивается на тему "для чего ты предназначен". У нас работают. И смотрят на дела, а не треп языком про то, как ты Родину любишь. Любишь — работай. Не умеешь — не трепись!
— Ну вот видишь…
— Да толку-то что? Всё равно мы здесь, а не там. Ничего, не пропадём. Здесь тоже хороших людей немало: Стригалёв, Черешнев, Ромка вон Лобов… Ну и ещё кое-кто, — прозрачно намекнул Никита.
— Всё равно, ты хотя бы раньше там был… А я — не был, — не согласился Серёжка. — Знаешь, как мне теперь хочется посмотреть на вашу Россию. И раньше, с самого начала, как я только узнал, хотелось. А сейчас…
Он не договорил, но всё было понятно без слов — по выражению лица.
Никита тяжело вздохнул.
— Я бы тоже хотел.