Тетрадь и ручку они купили. Никита написал условия двух задач, уверяя, что они с Обамой щелкнули их как семечки. Серёжка прочитал и пришел к выводу, что задачи жизненные и решать такие уметь надо. Вот только совершенно не представлял себе, как к ним подступиться. Последнее было озвучено, после чего Никита пообещал показать и разъяснить решение, причем так, что Серёжка сам признает, что в задачах нет ничего сложного.
Уже поздно вечером Серёжка подсунул тетрадку Игорю. Тот прочитал условия задач, хмыкнул, спросил:
— Зачем?
— Ну, просто… — неопределённо ответил пионер.
— «Гости» подкинули? — с лёгким осуждением в голосе произнёс подросток.
— Ну да… — чуть виновато сознался Серёжка, хоть и вины за собой не чувствовал.
— Эх ты, горюшко… — шутливо вздохнул Игорь, принимаясь за работу.
Несколько минут он провел, склонившись над тетрадкой. Что-то писал, зачеркивал, снова писал. Задумывался, поднимая глаза к потолку, хмыкал, опять перечеркивал написанное и писал снова. Потом решительно перечеркнул страницу и протянул тетрадь и самопишущую ручку обратно Серёжке.
— Не выходит? — огорченно спросил тот.
— Некогда глупостями заниматься, — пояснил Игорь. И добавил: — Да и зачем? Кому это всё нужно? Мы с тобой что, собачки, что ли, дрессированные, чтобы для них на задних лапках танцевать?
— Почему сразу собачки? — недовольно пробурчал Серёжка.
— Потому что когда они в цирке выступают, им самим это нужно. Нужно тем, кто на них смотрит и развлекается. Вот и тут так же получается. Говорю же тебе, не нужны эти задачи никому.
— В школе же задают. И в Лицее у вас, наверное, задавали. Или нет?
— Да задавали, конечно. Но в школе это нужно для того, чтобы подготовиться к уроку. А сейчас зачем?
— Ну… Чтобы знать. что можешь…
Пересказывать разговор с Никитой Серёжке совсем не хотелось. Тем более объяснять про его чернокожего товарища.
— Для того, чтобы знать, что можешь, нужно не это. Нужно чувствовать и делать. Разве ты не знаешь?
— Знаю, — тяжело вздохнул Серёжка, поднимаясь, чтобы уйти.
— Погоди, — остановил его Игорь. — Вижу, что тебя что-то тревожит. Рассказывай.
— Да чего рассказывать, — пионер снова опустился на стул. — Просто они другие, понимаешь? Ну, другие и всё.
— Давно почувствовал?
— Не знаю… Как-то… А ты тоже, да?
— Конечно, — ободряюще улыбнулся Игорь. — С самого начала.
— А что это значит?
— А ты как думаешь?
— Я не знаю… — виновато развел руками Серёжка. — Они то вроде как мы, а то совсем другие. А ты знаешь? Ты ведь должен знать.
— Я знаю, — подтвердил Игорь. — Но и ты сам должен понимать. Если я дворянин, это же не значит, что я должен тебе всё время подсказывать и сам за тебя всё решать, верно?
— Конечно, — с энтузиазмом согласился пионер. — Ты только помоги и всё.
— Разумеется помогу. Понимаешь, Серёж, ложь бывает разная. Бывает грубая и наглая, когда все видят, что чёрное, а лжец говорит — белое. Такие лжецы рассчитывают на то, что с их обманом будет выгодно согласиться. Все понимают, что это неправда, но правда не нужна.
— Разве такое возможно? — не выдержал Серёжка.
— Сейчас, конечно, нет. Но раньше, до Третьей Мировой, это бывало очень часто. К тому же, если человеку долго и нагло внушать, что чёрное — это белое, то многие не выдерживают и соглашаются. А когда все вокруг соглашаются называть чёрное белым, то вырастают дети, никогда не видевшие белого и уверенные в том, что чёрное — это настоящее белое и есть. Вот так. Когда-то это было основой политики, целые государства говорили одно, а делали совсем другое.
— США, да?
— И США, и не только США. Много, — Игорь не стал перечислять давно исчезнувших с лица Земли «сателлитов» Империи Зла — карликовые страны, всегда готовые на любую гнусность ради того, чтобы доказать верность своему покровителю и получить в награду с его стола огрызок пожирнее. Сгинули и сгинули, туда им и дорога… Памяти они не заслужили.
— Но такая ложь не единственная возможная и не самая страшная, — продолжал подросток. — Гораздо страшнее та ложь, которая запутывает человека, потому что умело прикидывается правдой и даже иногда содержит её частицу. Понимаешь?
Тут взгляд Игоря упал на широко распахнутые Серёжкины глаза, в них читалось полное доверие к каждому слову старшего товарища и невероятное изумление: да как же может такое быть, чтобы правда и вдруг обернулась ложью, да ещё и такой, что даже и говорить противно.
— Ну вот смотри, — пояснил Игорь. — Люди раньше на этой планете не жили, верно? Мы прилетели сюда, когда сипы были на ней единственными разумными обитателями. А они тут живут столько, сколько себя помнят. Верно?
— Ага, — с энтузиазмом кивнул головой младший мальчишка. Если честно, то он не понимал, куда клонит командир. то что он говорил, было непросто правдой, а вещью, решительно всем известной. На Серёжкин взгляд тут вообще говорить было не о чем.
Но всё оказалось не так просто.
— А теперь представь, что нас а это назовут оккупантами и угнетателями, за то, что мы подавляем чужую цивилизацию.
— Ну и враньё это! — скорость, с которой вскипел Серёжка, оказала бы честь любому нагревательному прибору.
— Враньё, — согласился Игорь. — Но начиналось-то оно с правды.
— В то никто не поверит, — пионер не мог сразу успокоиться, ему было просто необходимо выговориться: ведь он родился здесь, на Сипе, а значит и обвинение в притеснении аборигенов было брошено лично ему, Серёжке Клёнову. — Сипы в лесистой части планеты вообще не живут, они ведь степняки-кочевники. А у наших колонистов там восемьдесят процентов населения!.. И все крупные города среди леса…
Игорь только улыбнулся. Горячность, с которой мальчишка бросился отстаивать правду, приятно радовала дворянина. Всё шло так, как Мурманцев и задумал: Серёжке было необходимо прикоснуться поближе к «пришельцам» и самому распознать под красивой оберткой мерзкую ложь. Процесс болезненный и даже опасный, зато и ненависть в этом случае будет стократно сильнее. Потому что к ней примешаются обида и разочарование от обманутых надежд. Ненависть перестает быть отвлеченным понятием, обретает конкретность, ясную зримость, и после этого врагам на снисхождение и милость рассчитывать уже не приходится: сердце ещё может дать слабину и простить побежденного врага, к которому нет личного счёта, но если он есть, то никакого прощения и снисхождения уже не будет.
— А то, что Яснодольская наша губерния в степи, так она тоже возле леса совсем. И землю эту сипы нам сами уступили, никто с ними не воевал. И места у них для того, чтобы кочевать, завались осталось. И торговать с нами они сами хотели. На ярмарку всегда полно их купцов приезжало, сколько раз видел. Стали бы они приезжать, если бы мы их угнетали…
Игорь слегка кивал головой словно, побуждая мальчишку продолжать свой горячий монолог. На самом деле Серёжкины рассуждения были ужасно наивными и во многом неверными, но подкупали Мурманцева своей искренностью: пионер так горячо верил в то, о чём говорил, что не увлечься его рассказом было невозможно.
— И в их дела мы их не лезли, живут как хотят. И никогда на них не нападали.
— А они на вас? — подзадорил Игорь.
— Раньше не было…
— А если подумать?
Серёжка добросовестно подумал, его лицо отобразило усиленную мозговую деятельность.
— Ну, вообще, бывало, раньше, что разбойники на деревню или станицу налетали, чтобы пограбить. Отец рассказывал. Только их так встречали, что грабить им больше не хотелось. Тем кто выжил.
Сипы не знали огнестрельного оружия. Во всяком случае, до этой весны никогда им не пользовались. Поэтому нападение на деревню или станицу даже крупного отряда представляло опасность только для самого этого отряда. В Кокорино, например, община держала всегда готовыми к бою четыре станковых пулемёта. В других деревнях поступали точно так же. Это не считая личного оружия свободных хлебопашцев. Про станичников уж и говорить нечего.
Справиться сипы могли разве что с одиночными путниками или хуторянами, но хуторян-однодворцев в Яснодольской губернии было мало, да и селились они поближе к лесу или возле городов, куда даже и совсем безумные сипы никогда бы не сунулись.