— Смотря как вышивать… и кто вышивает. И сколько заплатить. Хорошие вышивальщицы, кружевницы и пряхи никогда без работы не сидят.
— Понятно. Ну что, проведешь меня в кабинет Филеаса.
— Проведу, эрра, прямо сейчас, — служанка сама чуть ли не приплясывала от нетерпения. Должно быть, ей тоже было любопытно.
На пороге покоев я столкнулась со своей матушкой. За дни некоторого вакуума вокруг принцессы королева навещала дочь почти каждое утро. С ней обычно приходила служанка с подносом, на котором над зажженной свечой исходил парком глиняный чайник с ароматным отваром. Мы пили чай, и матушка вела разговоры ни о чем. Я видела, что королева довольно умна и… несчастна. Права голоса у нее не было. Никакого. Здесь так принято, в этом мире, не очень дружелюбном к женскому полу. Я ни о чем не спрашивала матушку, мы говорили о цветах, снах и моем детстве, которое я якобы вспоминала с некоторым трудом. Но чувствовалось, что внимание королевы, как и всего замка, было обращено в сторону мира за пределами крепости королевства Коэд — в столицу. Все ждали, каким боком выйдет принцессе убийство мага Филеаса.
На этот раз королева была одна, без служанки. Чай отменялся — меня звал к себе король. На разговор без свидетелей, как путанно объяснила королева.
— Мне пойти с тобой, Илэль? — взволнованно спросила матушка.
— Нет, Ваше Величество, — я покачала головой, — не стоит. Если король звал меня одну, то пусть это и будет разговор двух людей, лицом к лицу.
Гута отвела меня в покои Бруна. Король был там. Он сидел за длинным узким столом над картой-свитком, испещренной пометками. В руке отчима было перо, и я увидела, как оно дрогнуло при моем появлении.
— Илэль?
— Ваше Величество… папенька.
Брун не смог скрыть легкой гримасы. Что ж, неприятно, наверное, слышать, как тебя называют отцом той, кого ты совершенно не по-отцовски вожделеешь. У короля отлично получалось контролировать выражение лица и речь. Он говорил со мной невозмутимо, с правдоподобными нотками родительской тревоги, но взгляд… взгляд его выдавал. Мне казалось, что и тело его выдает — дыхание его сбивалось, пальцы с побелевшими костяшками впивались в край стола. Он с трудом сохранял между нами дистанцию, и чем дальше, тем труднее ему становилось сдерживаться.
— Мне доложили, что ты много времени проводишь в библиотеке.
— Это преступление?
— Нет, но раньше ты не тяготела к чтению книг по теории магии, только к тем, где описывались свойства трав.
— В книгах по магии красивые картинки. Все эти магические потоки… они такие причудливые.
— Что? — Брун сдвинул брови. Красивый все-таки мужик, жаль, что козел.
— Мне скучно, — уточнила я, пожав плечами.
— Ты очень изменилась с того момента, как…
— … Жезл убил Филеаса? Да, это было…
— Чего ты добиваешься, Илэль?! — Брун повысил голос. — Сейчас, когда ты не в лучшем положении, когда больше всего нуждаешься в защите? Решила бунтовать? И начала с собственных служанок? Мало тебе репутации блаженной, ты решила еще и буйной стать?
— Блаженной меня сделали вы.
— Ты проклята! Когда тебе было…
— … пять лет, я побывала в Лесу. Да, да. Но меня вернули. Этот факт можно толковать по-разному. Докажите, что я повредилась рассудком или стала одержимой.
— Доказывать буду не я. Это сделает Инквизиция. У нас нет жрецов нужной силы и магов должного опыта. Теперь ты понимаешь, насколько велика угроза?
— Что сделают со мной, если я лесная ведьма?
— Изгонят в Лес, закуют в магические кандалы на всю жизнь, отправят в дальние храмы в горах… вариантов много.
Брун сел и развалился в кресле, на губах его блуждала снисходительная улыбочка.
— Ты привыкла к комфорту, заботе близких… доброму к себе отношению, несмотря ни на что. Представляешь, как трудно тебе будет? Илэль, позволь мне тебе помочь. Ты в беде и поскольку разум твой, и без того… уязвимый, после убийства, этого поистине рокового недоразумения, пострадал еще больше, самой тебе с этим не справиться. Кто защитит тебя в суде? Кто станет свидетельствовать в твою пользу? Мне и королеве делать это запрещено. Это касается и Лэя, если ты рассчитываешь на его помощь. Филеас мертв, Герард недостаточно опытен.
— И что вы предлагаете? — я вопросительно подняла бровь.
— Я отправлюсь в Храм Северной Богини и попрошу жриц о помощи. Ты поедешь со мной, тайно. Там тебе дадут убежище, и никто не посмеет потребовать у жриц твоей выдачи, поскольку суда не будет, а без суда вина твоя не доказана.
— И мне придется остаться там на всю жизнь? — спросила я. И добавила в неожиданном порыве гнева, устав ходить вокруг да около: — А когда я вам надоем и вы перестанете меня… навещать, добровольно-вынужденно приму обет и стану жрицей? Мир уже не примет меня, лишь боги. Так?