— Упс, — вырвалось у меня, пока я выслушивала письмо от моего мужа гувернантке:
… Уважаемая эрра. Прошу вас быть бдительнее с девочками. У меня есть сведения, что вскоре нам опять продемонстрируют то, как мы слабы и зависимы. Особо следите за Ареттой. Я не разделяю ваши тревоги и сомнения касательно эрры Илэль и очень рад тому, что моя младшая дочь сблизилась с моей фэррой. Не судите девочку строго и не ревнуйте: моя жена для Аретты — человек новый и интересный, а вы были и остаетесь воплощением строгости и ограничений. Напоминаю, что в ваши обязанности входит подчинение моей супруге в вопросах содержания дома и быта, если она изъявит желание их высказать, в чем я не уверен. На вас же по-прежнему обучение и воспитание девочек. Не сомневайтесь: моя благодарность вам за спасение Аретты, о котором вы напомнили мне в прошлом послании, остается столь же огромной. Однако в мое отсутствие хозяйка дома — эрра Илэль, моя жена.
Вестник растаял, словно кусочек сладкой ваты в чае. Губы мои растянулись в непроизвольной улыбке. Теперь я уверена, что между ними ничего нет и не было. Послание было направлено именно Абигэль, но эр Алан сухо и деловито обозначил их отношения.
Конечно, Абигэль будет повторять, что отвратительная еда — один из ее методов воспитания. А я считаю, что кухня — вотчина хозяйки, в то время как у некоторых рабочее место — классная комната.
— Я нечаянно прочитала письмо, предназначенное для эрры Абигэль, — покаялась я Гвельсу. — А его никак нельзя… ну… восстановить?
Лицо мальчика вытянулось. Он вздохнул и признался:
— Нет, эрра. Что прочитано, то все уже… Это из-за пикси, госпожа. Они шалуны, особенно вечерами и ночью. Ловят стрекоз для игр… и за мышами летучими гоняются. И вот… вестников… тоже… за ночь всех переловили. Магия лесная она такая — завсегда вестников с пути сбивает. Потому над Лесом они и не летают. Я не знал, простите. Даже эр Капаида недоглядел. Уж как ругался, словами чужеземными, переживал. Хорошо, что ши вестников на алтарь покидали, им забавы быстро надоедают.
— Ничего, ничего, — быстро проговорила я. — Скажи эру Капаиде, я не сержусь. Не прогонять же малышей из-за такой мелочи. Гвельс, сплети мне вестника. Только я не знаю, как там адрес… заполнять.
— Вы мужу? Так представьте его, для магии этого достаточно. Что передать?
— Передай, чтобы эр Алан… а можно сделать так, чтобы вестника услышали сразу несколько человек, и погромче… чтобы? — встревожилась я.
— Конечно, — успокоил меня Гвельс. И покачал головой: — Вы иногда… странные вещи спрашиваете. То, что все знают. Но я-то помню, как по вам магия шарахнула. У нас такое тоже бывало. Мельника дочка на вышивке крестов нашила, на спор. Магия сплелась — и как стрельнет! Будто молния!
— Да? — встревожилась я. — И что? Оклемалась потом девица?
— Ну… как бы да… год потом, правда, маманю свою не узнавала. И папаню. И сестер. И ничего, за кузнеца замуж вышла. И вы очухаетесь. Вам не страшно, замуж-то вас уже взяли.
— Ну спасибо, утешил.
— Так что вплести?
— Пусть эр Алан для всего прислужного люда повторит, что в доме хозяйка я. И что кухня на мне, и сад, и мастерские. И все остальное! Добавь, мол, сомневается народ, а у эрры Илэль планы большие.
— О как, — с уважением пробормотал Гвельс. — А осилите… планы?
— Куда я денусь? — вздохнула я.
… Назвался груздем, как говорится. После завтрака (преотвратительного, кстати, на котором я сидела тихо как мышка и даже заслужила снисходительную улыбку Абигэль) я отправилась изучать будущее поле деятельности.
Начала я с ближайшей к поместью мастерской по изготовлению сыра. В сыроварне работали три девушки. Слава Свету, две старшие работницы довольно позитивно отнеслись к моему вторжению, признав во мне жену хозяина. Кажется, я видела их в толпе, когда нас с эром Аланом встречали у ворот поместья. Поглазев на меня, девицы вернулись к работе. Я с огромным интересом следила за приготовлением сыра. Люблю сыр. Подогрето молоко, в него добавлен сычуг, слита сыворотка — и девушки разминают руками сквашенную массу. Вот-вот начнут укладывать ее в формы. Маленькая девчушка отскребает ножом деревянный пресс.
В сыроварню проскользнула старая элла, седая и морщинистая, одетая в лохмотья, чистые, но древние, как она сама. Старуха села у входа, поглядывая на работниц и бормоча себе под нос:
— Потому и горчит… и крупинки недостаточно маленькие… и соли многовато.
Девицы только махнули руками, не торопясь выгонять нищенку.