– Все шло просто отлично.
– Правильно, – я съежился. – Еще раз извини.
– Все в порядке, – прошептала она, изучая мое лицо своими большими глазами. – И ты можешь перестать извиняться сейчас. Я верю тебе.
– Ты мне веришь?
– Да. Она кивнула, затем резко выдохнула. – Я верю тебе, когда ты говоришь, что это был несчастный случай, – выдавила она. – Я не думаю, что ты намеренно причинил бы кому-то боль.
– Что ж, это хорошо, – понятия не имел, почему она думает иначе, но я не собирался допрашивать девушку. Не тогда, когда я наполовину покалечил ее. – Потому что я бы не стал.
Она снова замолчала, отстраняясь от меня, и я обнаружил, что ломаю голову, что бы такое сказать. У меня не было объяснения, почему я хотел, чтобы она разговаривала со мной. Думаю, я мог бы свести это к необходимости держать ее в сознании. Но в глубине души я знал, что причина не в этом. Роясь в своем мозгу, чтобы найти, что сказать, я выпалил:
– Тебе холодно?
– А? – она посмотрела на меня с сонным выражением лица.
– Холодно, – повторил я, сопротивляясь желанию провести руками вверх и вниз по ее рукам. – Тебе достаточно тепло? Должен ли я принести тебе одеяло или что-то в этом роде?
– Я …, – она сделала паузу и посмотрела на свои колени. Слегка вздохнув, она снова посмотрела мне в лицо и сказала:
– Я на самом деле горячая.
– Абсолютно чертовски точная оценка.
Крайне неуместный ответ сорвался с моих губ прежде, чем я успел отфильтровать себя. Я быстро последовал за этим, прикоснувшись к ее лбу, моя жалкая попытка проверить ее температуру, а затем торжественно кивнул:
– Ты определенно горячая.
– Я же говорила тебе. – Ее большие глаза были широко раскрыты и пристально смотрели на меня. – Я действительно, действительно горячая.
Бог.
Черт.
– Итак, – небрежно бросил я, пытаясь отвлечься от своих своенравных мыслей. – В каком ты классе?
Пожалуйста, скажи «пятый год».
Пожалуйста.
Пожалуйста.
Пожалуйста, боже, сделай так, чтобы она сказала «пятый год».
– Третий год.
Да, и это было так.
Она была на третьем курсе.
И вот так я наблюдал, как мой пятиминутный сон выплывает из окна.
К черту. Мою. Жизнь.
– А как насчет тебя? – спросила она тогда мягким и сладким голосом.
– Я на пятом курсе, – сказал я ей, отвлеченный внезапным и заметным приступом разочарования, охватившим меня. – Мне семнадцать и две трети
– И две трети, – хихикнула она. – Трети важны для тебя или что-то в этом роде?
– Теперь да, – пробормотал я себе под нос. Смиренно вздохнув, я посмотрел на нее и объяснил – Я должен быть на шестом курсе, но я повторил шестой класс, когда переехал в Корк. В мае мне исполнится восемнадцать.
– Эй, я тоже!
– Ты тоже что? – я спросил осторожно, стараясь не обольщаться, но это было трудно сделать, когда она сидела так близко.
– Я повторила урок в начальной школе.
– Да? – Я выпрямился, луч надежды зажегся во мне. – И сколько тебе тогда лет?
Пожалуйста, будь семнадцатилетней.
Пожалуйста, черт возьми, брось мне кость и скажи, что тебе семнадцать.
– Мне пятнадцать.
К черту мою удачу.
– Я не могу представить, какие дроби для шестнадцати лет в марте. Она нахмурилась на мгновение, прежде чем добавила: – Я плохо разбираюсь в математике, и у меня болит голова.
– Десять двенадцатых , - мрачно отчеканил я.
Тьфу. Просто охуенно. В мае мне исполнится восемнадцать, а ей еще десять месяцев будет шестнадцать.
Нет. Ни за что на свете.
Этого не произойдет.
Чертовски плохой план, Джонни.
– У тебя есть парень?
И почему, черт возьми, я должен был это спрашивать?
Ты почти на два года старше этой девочки, мудак!
Она слишком молода для тебя.
Ты знаешь правила.
Отойди нахуй.
– Нет, – медленно ответила она, щеки порозовели. – А у тебя?
– Нет, Шэннон, – я ухмыльнулся. – У меня нет парня.
– Я не имела в виду … – Сделав паузу, она вздохнула и прикусила нижнюю губу, явно взволнованная. – Я говорила про…
– Я знаю, что ты имела в виду, – добавил я, не в силах сдержать улыбку, когда заправил этот блуждающий локон ей за ухо. – Я просто поддел тебя.
– О.
– Ага, – поддразнил я. – О.
– Ну? – она настаивала, тихим голосом. Она посмотрела на свои колени, прежде чем вернуть свое внимание к моему лицу. – Ты…
– Шэннон! – раздался испуганный женский голос, отвлекая нас обоих. – Шэннон!
Я перевел взгляд на высокую темноволосую женщину, спешащую к нам по коридору, с маленьким животиком.
– Шэннон! – потребовала она, приближаясь к нам. – Что случилось?
– Мама, – прохрипела Шэннон, переключая внимание на свою мать. – Я в порядке.
Мне было очень неудобно при виде выпирающего живота ее матери, я воспринял это как просьбу убраться на хрен подальше от ее несовершеннолетней дочери. Беременные женщины заставляли меня нервничать, но не сильнее Шэннон, которая как река.
Я встал и сделал движение, чтобы уйти и сразу загнанным в угол тем, что я мог описать только как невменяемая медведица.
– Что ты сделал с моей дочерью? – потребовала она, тыча пальцем в мое плечо. – Ну? Ты думаешь, это было смешно? Почему, во имя всего святого, дети такие жестокие?
– Что? Нет!, – я выкрикнул в ответ, подняв руки в отступлении. – Это был несчастный случай. Я не хотел причинить ей боль.
– Миссис Линч, – уговаривал директор, вставая между женщиной и мной. – Я уверен, что если мы все просто сядем и поговорим об этом…
– Нет, – рявкнула миссис Линч хриплым от эмоций голосом. – Вы уверяли меня, что в этой школе такого не случится, и посмотрите, что случилось в ее первый день! – Она повернулась, чтобы посмотреть на Шэннон, и выражение ее лица исказилось от боли. – Шэннон, я больше не знаю, что с тобой делать, – рыдала женщина. – Я действительно не хочу, детка, мне думалось, это место будет другим для тебя.
– Мам, он не хотел причинить мне боль, – заявила Шэннон, вставая на мою сторону. Ее голубые глаза на мгновение метнулись ко мне, прежде чем вернуться к матери. – Это действительно был несчастный случай.
– И сколько раз ты рассказывала мне эту фразу? – устало спросила ее мать. – Тебе не нужно прикрывать его, Шэннон. Если этот мальчик доставляет тебе неприятности, тогда скажи это .
– Я не доставляю неприятностей, – запротестовал я, в то же время Шэннон закричала: – Он не доставлял.
– Заткнись, ты, – прошипела ее мать, сильно толкнув меня в грудь. – Моя дочь может говорить сама за себя.
Стиснув зубы, действительно заткнулся. Я не собирался выигрывать словесные споры с ее матерью.
– Это была полная случайность, – повторила Шэннон, вызывающе выпятив подбородок, все еще держась за голову своей маленькой ручкой. – Ты думаешь, он был бы здесь, помогая мне, если бы это было специально?
Это заставило женщину задуматься.
– Нет, – наконец призналась она. – Нет, я не думаю, что он бы – что, во имя всего святого, на тебе надето?
Шэннон посмотрела на себя и вспыхнула алым.
– Я порвала юбку, когда упала с берега, –сказала она, глубоко сглотнув. – Джонни … э-э, дал мне свою майку, чтобы все не видели мои … мои … ну, мои трусики.
– Э-э, да, вот, – пробормотал я, вытаскивая клочок серой ткани из-за пояса своих шорт и протягивая его ее матери. – Я, э-э, это тоже испортил.
Ее мать выхватила у меня юбку, и я сделал безопасный шаг назад.
– Позволь мне прояснить, – потребовала ее мать, ее взгляд метался между Шэннон и мной. В ее бледно-голубых глазах вспыхнуло узнавание, о чем я понятия не имел, потому что сейчас я чувствовал себя невежественным. – Он сбил тебя с ног, сорвал с тебя одежду, а потом надел свою майку?
Я пробормотал череду проклятий и провел рукой по волосам. Это звучало так чертовски плохо, когда она так это сказала.