— Я тебе все расскажу!
— Жду с нетерпением.
— Этот старик — сенатор Опэл.
— Итак, ты помолвлен с мисс Опэл?
— Нет, нет и нет! Он только думает, будто я помолвлен.
— Из того, что он рассказал мне, ты, по-моему, даешь ему достаточные основания.
— Сенатор Опэл написал письмо…
— Какое любопытное совпадение! Я только что тоже написала письмо.
— …очень и очень компрометирующее его. А письмом этим завладела миссис Гедж и пригрозила отправить в газеты. Ему ужасно хочется заполучить письмо обратно. Я случайно познакомился с его дочкой…
— Как же?
— Ну, это долгая история. Подстригал старикану волосы, а…
— Что-что?
— Сейчас некогда вдаваться в подробности. Ну, в общем, когда я подстригал ему волосы, я с ней и познакомился. Она и рассказала мне про письмо. Ну, естественно, я вызвался помочь. А это натолкнуло сенатора на мысль, будто я — Блэр Эгглстон.
— Что?!
Пэки приостановился на минутку, стараясь выстроить мысли. Он видел, что рассказ получается не таким внятным, как хотелось бы.
— Когда я говорю, что он подумал, будто я Эгглстон, я имею в виду, что Джейн…
— Вот так, значит! Уже — Джейн!
— Ее зовут Джейн. Он подумал, будто я — тот человек, с которым мисс Опэл помолвлена. А помолвлена она с Блэром Эгглстоном.
— Вот это уж точно нет! Эгглстон, когда я встретила его в Лондоне, про помолвку ни словом не упомянул.
— Ну, естественно. Понимаешь ли, помолвка у них тайная.
— Да? Что ж, продолжай.
— Вот потому-то сенатор и подумал, что мы помолвлены.
Беатриса отбивала такт ножкой по ковру. Дурной знак.
— Пока что я поняла одно — сенатор Опэл написал письмо, а мисс Опэл желает, чтоб ты раздобыл его обратно.
— Ну, это все так и есть.
— Не совсем. Разве не рискованное занятие — красть письмо у миссис Гедж?
— Ох, рискованное! Это уж точно!
— Ты можешь угодить в весьма неловкое положение.
— Вполне вероятно, — подтвердил опять Пэки, тронутый ее заботливостью.
Губы у Беатрисы поджались.
— И тем не менее, — продолжала она ласковым, шелковым голосом, какой частенько пускают в ход женщины и какой ни одному мужчине не сулит ничего хорошего, — ты явно готов рискнуть ради мисс Опэл, которая ничего для тебя не значит.
Слишком поздно Пэки разглядел трясину, в которую Беатриса заманила его. На него навалилось бессильное отчаяние, словно на нервного свидетеля, запутавшегося в сетях перекрестного допроса.
— Да, но разве ты не понимаешь…
— Я все вполне понимаю. Вывод для меня очевиден. Эта девица вскружила тебе голову. Вот, возьми это письмо и прочитай. Избавит нас от лишних разговоров.
— Ты не понимаешь!
— О, вот как?
— Я ввязался в эту затею только ради развлечения!
— Какое же тут развлечение?
— Ну, видишь ли… дух приключений…
— Дух совершеннейшего идиотизма. Ты не только ухаживаешь за мисс Опэл за моей спиной, но вдобавок, как мне представляется, ты еще и слабоумный. И мне вполне очевидно, что ты не тот человек, с каким мне хотелось бы связать свою жизнь. Я воображала, будто могу что-то из тебя слепить, но все — пустые мечтания. С тем же успехом можно признать это сразу. Пожалуйста, как улучишь свободную минутку, дай себе труд, прочитай мое письмо. В нем сказано все. Прощай.
— Но послушай…
Неудобство вести интимные, сердечные разговоры на публике в том, что действия наши стеснены необходимостью соблюдать условности. Даже во Франции вы не можете гнаться за девушкой через вестибюль отеля. Беатриса столь скорым шагом устремилась к выходу, что у Пэки был один выбор — или позволить ей уйти, или припуститься за ней галопом. И он позволил Беатрисе уйти.
Конверт похрустывал у него в пальцах. Он вяло распечатал его, не рассчитывая, что письмо добавит что-то существенное к уже имевшейся у него информации. После последних Беатрисиных слов, таких типичных для нее, ясных и четких, он предположил, что письмо это — разрыв в письменной форме.
Догадки его подтвердились. Написано оно было на трех страницах, захватывая еще и четвертушку четвертой, однако суть можно было бы выразить в одной, мучительно горькой фразе, столь знакомой любителям мелодрамы: «Не звонить нашим свадебным колоколам».
Свадьба между леди Беатрисой Брэкен (да-да, дочерью графа Стейблфорда) и Патриком Б. Франклином (да-да, хорошо известным американским миллионером и спортсменом) отменялась.
Статистики, которые так увлекаются цифрами — на ум тут же выскакивает имя Швертфегера из Берлина, — информируют нас, что из молодых людей, только что получивших отказ на предложение о браке (а под эту категорию, безусловно, подпадают и те, чьи помолвки порваны), 6,08 процента стискивают руки и безмолвно глядят вдаль, 12,02 процента садятся на первый же поезд в Скалистые горы и охотятся там на гризли, в то время как 11,07 процента усаживаются за письменные столы и превращаются в модных романистов.