Жены дома ещё не было, она работала во вторую смену и должны была прийти лишь в девятом часу. Тёща тихонько качала на руках Анютку:
— Зубки у неё уже резаться начинают, сегодня весь день хнычет.
Николай, сняв куртку, присел на табурет у двери.
— Я и печку-то вам не затопила, ты уж, Коля, сам, а то Анечку как положишь, так плакать сразу зачинает, — тёща посмотрела в личико внучки. — Ути, маленькие мои, зубики у нас режутся. Ну ничего, ничего…
— Да ладно, вы идите домой, — предложил Николай, — я сам управлюсь.
— Так ты печку уж сперва затопи, чтоб потом не отвлекаться, я и пойду тогда, — тёща энергично закачала девочку, которая снова захныкала. — Сейчас папа наш печечку затопит, дома тепло станет, и бабушка домой к себе пойдет, — голос у неё сделался елейным, и она засюсюкала, коверкая слова: — Не надо плакать, не надо, ути-ути, маленькие мои, Анечка наша…
Николая вся эта сцена с сюсюканьем почему-то неприятно раздражила.
— Чего вы с ней так разговариваете? — спросил он резковато.
— Как? — не поняла тёща.
— Как с дурочкой недоразвитой. Нельзя нормально говорить, что ли, не коверкая слов?
Та изумленно посмотрела на зятя:
— Так чего такого-то? Она ж маленькая ещё, всегда так с маленькими говорят.
— Ладно… Я так просто, — Николай уже пожалел, что грубовато заговорил с тёщей. — Может, она голодная?
— Да нет, я её покормила недавно. И поспали мы уже. Зубки это, зубки…
Николай затопил печку, и тёща, положив внучку в кроватку, быстро собралась и ушла домой. Анютка снова захныкала, и отец, подхватив её на руки, стал кружить по небольшой комнате.
— Ну всё, всё… Успокойся, — приговаривал он, но дочь не унималась.
Минут через двадцать пришла Екатерина. Уставшая, с потухшим взглядом, она, опустив плечи, села на тот же табурет, на котором сидел, придя домой, Николай, и стала снимать сапоги.
— Ой… — вздохнула она. — Чего-то я сегодня умаялась совсем… Сплошь валят простудники, как раз сейчас сезон такой. Всякие ОРЗ начались да прочие гадости.
Николай, держа на руках дочь, подошел к жене:
— Слушай, мать твоя говорит, у неё зубы режутся, хнычет весь день, и я вот как пришел, так ноет и ноет, в кроватку не положить.
— Ну да, началось у неё. Куда деваться, — без эмоций отреагировала на его слова жена, стягивая с себя плащ.
Николая её безэмоциональность немного разозлила:
— Что значит, куда деваться? Ты же медсестра, ёлки‑палки! Сделай что‑нибудь! Ты же мать, должна знать, что в таких случаях делать надо!
Екатерина удивленно посмотрела на мужа:
— Так, а чего тут сделаешь? Все они так… Дёсны у неё болят, чешутся. Надо просто что-то дать ей: соску, игрушку какую-нибудь, чтоб грызла. Меньше будет плакать.
— Ну вот и дай, — нахмурившись, Николай всучил дочку жене.
— Так я хотела ужин разогревать, — растерялась та.
Но муж, ничего не ответив и накинув куртку, вышел на улицу, сердито хлопнув дверью. У Николая снова поднялась внутри волна раздражения и неясной неудовлетворенности. Он пошел в углярку набрать на утро угля с дровами, но, отставив лопату в сторону, задумался: «А ведь и вправду — что я видел кроме Катьки? Ведь никого и не знал больше».
Ему снова вспомнились те две девушки, которые были в квартире, где они с Краузом устанавливали сегодня дверь. Были они совсем не такие, как его уставшая жена. Какие-то веселые, раскованные… «Хотя, нет… Это та, которая Татьяна, хозяйка — она веселая, а вторая, которая позже пришла, Елена, рыжая, та посерьезнее, но всё равно совсем другая», — думал он, стоя в тусклом свете слабосильной лампочки. «И одеты совсем по‑другому, и разговаривают по‑другому. Гм, интересно, как там Санёк сейчас один отдувается? — усмехнулся Николай. — Хотя, может, он и рад только, сказал же — ему больше достанется. А может, и вправду надо было с ним съездить? — но на душе от этой мысли неприятно заскребло, и он отмахнулся от неё. — Да ну нет! Глупости!» Набрав угля с дровами, Николай пошел в дом.
Утром, когда он пришел на работу, его распирали противоречивые чувства. С одной стороны, ему не хотелось опять поднимать эту тему, где-то в глубине души она была ему всё же неприятна, но с другой — его распирало любопытство: как там вчера Крауз в гости сходил, спрашивали ли о нём, о Николае? Он не хотел уподобляться Вовчику и приставать с расспросами, но Крауз сам подошел к нему. Весело улыбаясь, он достал сигарету и закурил: