– Не она… – прошептала Аня – Молодая.
Действительно, эта Веда была лет на двадцать-тридцать моложе той, что пыталась заговорить мою рану на ноге, там в старых Заворичах. И эта ведунья (Веда ли это вообще?) никогда раньше не видела ни меня, ни дочь сотника Неждана.
– Кто ты? – спросила Аня по-полянски.
– Зовите меня Веда – прозвучало из динамиков – Я храню старую мудрость. А кто ты такая, что говоришь по-киевски?
– Меня зовут Ладислава – Аня назвала свое материнское имя, наверное интуитивно почувствовав что так будет лучше – Я дочь Неждана из рода Бравлинов, а это мой муж, Арье, сын Борисов из рода Ковнеров.
– Тогда слушай меня, Ладислава и ты, Арье, тоже слушай – Веда перешла на иврит – Объясните хоть вы этому человеку, что он тупой недоумок.
Она явно указывала на Эйтана. Современный иврит впитал в себя множество аккуратных оборотов, основанных на иностранной семантике и позволяющих обгадить собеседника так тонко, что ни один адвокат не придерется. Иврит же тысячелетней давности был, судя по всему, языком категоричным и откровенным и Веда этим воспользовалась. Как бы то ни было, но лицо Эйтана, не привыкшего к такому обращению, пошло пятнами, а я откровенно позлорадствовал. Рои, судя по его виду, тоже наслаждался, но поймав гневный взгляд начальника, сделал вид что он здесь ни при чем.
– Да какое нам дело до далекого прошлого – заорал Эйтан – Все уже давно свершилось, стало историей и не может нам навредить. Почему мы должны заботиться о тех, кто давно умер?
– Я похожа на покойницу? – усмехнулась ведунья – Как ты не понимаешь, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно! И если не будет сохранено твое прошлое, то не станет ничего. Подумай головой, а не задницей и ты поймешь как это просто! На самом деле ничто еще не свершилось, ни то, что было много лет назад, ни то, что будет после тебя. Все еще может измениться! Поэтому, если не позаботишься о прошлом, то лишишься и будущего.
Это прозвучало как бред сивой кобылы в душную летнюю ночь. Но я уже имел дело со временем и пятой точкой чувствовал, что с ним шутки плохи. Поэтому, к словам ведуньи следовало по крайней мере прислушаться. К тому же Аня вдруг судорожно вжалась мне в грудь и к этому тоже следовало прислушаться. Эйтан, судя по всему, тоже что-то почувствовал и вопросительно посмотрел на Рои: толстяк только недоуменно пожал плечами. Тогда он перевел взгляд на нас, но и мы ничем не смогли ему помочь.
– Хорошо – мрачно сказал он – Рассказывай, что у вас стряслось.
– Сыны Вия и Чернобога идут на Киев-град и их необходимо остановить.
История и археология вставали на дыбы. По понятным причинам я в последнии годы пристально интересовался историей Киевской Руси, но ни про каких сынов Вия и слыхом не слыхивал.
– Кто правит в Киеве? – спросил я только чтобы уточнить хронологию.
– Никто не правит! – закричала Веда – Хельги уходит с войском не то на Ладогу, не то на Цесарь-град, а хазары воюют с печенегами на востоке. Некому оборонять град.
"Хельги" вероятно означало "Олега", не исключено, что Вещего. Если верить Александру Сергеевичу, то этот Хельги весьма недоброжелательно относился к хазарам. А ведь я в те (или почти те) времена считался хазарином, так стоило ли ему помогать? Но в той державе через пару десятков лет должен был родиться Неждан из рода Бравлинов, а от него уже зависело появление моей любимой. Так что я был на стороне Олега, несмотря на его хазарофобию. Пришлось лихорадочно вспоминать почерпнутое мною из Сети. "Сколько историков, столько и версий одних и тех-же событий" – вспомнились мне где-то читанные строчки. Но все источники более или менее сходились на том, что олегово войско дошло до Константинополя где-то между 904-м и 911-м годами, а потом вернулось в Киев с богатой добычей. Что касается Ладоги и Новгорода, то он ходил туда как в свою вотчину чуть ли не каждый год, что в конце IX-го века, что в начале века Х-го. Было это лет за сто до моего посещения древней киевщины и тогда еще не родились не только Анна-Ингимюнда-Ладислава, но даже и ее отец Неждан. "Твой щит на вратах Цареграда" – убедительно писал Пушкин. А что в это время происходило в Киеве? Об этом и летописи и поэт умалчивали. Но нетрудно было заметить, что древние тексты пристрастны. Они очень подробно и с выделением слюны повествуют о победах и весьма скупо – о поражениях. Причем эта тенденция всеобъемлюща и, за редкими исключениями, не зависит ни от времени написания, ни от национальности или вероисповедания пишущего. И уж о чем рукописи вовсе никогда не упоминают, так это о том, что делалось в стране, из которой ушли ее армии в поисках славы, унося с собой годичные запасы продовольствия. А там, скорее всего, царил голод и зверствовали банды, осмелевшие в отсутствие сильной руки. Что, если в такую страну ворвется жаждущая крови и добычи армия? Тогда вовсе не исключено, что груженому ромейским золотом олеговому войску уже некуда будет вернуться.