Ее зубы втянулись, и она освободила мужчину. Он упал на тротуар, его голова ударилась о мусорный контейнер, что был перед ним.
Виктория склонилась и взяла его лицо в ладони. Глаза мужчины были закрыты, он дышал поверхностно и неровно. Кровь капала из двух колотых ран на шее.
— Ты не запомнишь меня, то, что я сделала или сказала. Ты будешь помнить только страх, который чувствовал от моих слов. — И, возможно, только возможно, этот страх заставит его изменить свое поведение. Или нет. Так или иначе, она сделала все, что могла. Кроме его убийства, но это ей делать запретили.
Не всякий нарушал законы ее отца. В первый раз, когда она случайно убила, ее предупредили. В следующий и последний раз — чтобы она получила урок — ее пороли кнутом, пропитанным je la nune, веществом в ее кольце.
Она открыла кольцо, погрузила в него палец и прижала ноготь к кончику другого пальца. Тотчас кожу обожгло, образуя рану. Ожог… распространился, образуя волдыри, заставляя ее хватать ртом воздух и задыхаться.
Эйден закричал, почувствовав себя собой.
Дважды она сделала это для него. Сначала, чтобы показать ему, что она могла это сделать, а затем, чтобы напоить его своей кровью, при этом она никогда не показывала, насколько зверской была ее боль. Она не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым, понял он. Не тогда, когда она чувствовала себя настолько недостойной его.
Он покачал головой в изумлении.
Не желая снова дотрагиваться своим ртом до мужчины, чтобы залечить его раны, она капнула кровью на каждый прокол. Плоть начала срастаться, закрывая раны и не оставляя следов. Ее голод был утолен, тело стало сильным, и ярость возобновилась. Она испытывала отвращение, находясь в полной зависимости от развращенного способа выживания, но предпочитала его наивности и намеренно искала повод для него.
Больше никогда, подумал Эйден. Он предоставит ей доступ к себе и своей крови. Она не будет пить ни из кого, кроме него. Он будет скрывать раны, чтобы никто их не видел, или она их излечит. Но, так или иначе, она не будет снова причинять себе боль наподобие этой.
— Лучше? — раздался глубокий голос за ней.
Виктория медленно развернулась. Ее пристальный взгляд поднялся, и она увидела Дмитрия. Он стоял, прислонившись к стене, со скрещенными руками на накаченной груди. Ростом, по крайней мере, шесть футов четыре дюйма, он возвышался над Викторией. Светлые волосы были приглажены назад и открывали его совершенное лицо. Его бледная кожа, казалось, светилась. Но Эйден знал, что вся эта красота скрывала монстра.
Она вытерла лицо тыльной стороной запястья и кивнула:
— Ты должен вернуться в дом, — сказала она, лунное освещение придавало ее взгляду резкость. — Ты долго был в пути, утро скоро наступит.
Уголки губ приподнялись в любящей улыбке. Он выпрямился, сократил расстояние между ними и, потянувшись, вытер пятно крови с ее подбородка. Она повернула голову, избегая его прикосновений, и его улыбка сменилась хмурым взглядом.
— С этого момента, предполагается, что ты идешь туда, куда иду я. Это значит, ты возвращаешься домой со мной.
Управляй своим гневом. Не бросай ему вызов.
Она мило улыбнулась:
— Когда ты принуждаешь меня, я только ненавижу тебя еще больше.
Он сощурился:
— Сопротивляться мне бесполезно, принцесса.
— Вообще-то нет. То, что держит тебя подальше от меня, служит очень важной цели.
Красный отблеск отразился в темноте его глаз.
— Ты о мальчишке?
Она подняла подбородок, чтобы скрыть внутреннюю дрожь.
— Это о тебе и о том, что я не хочу иметь ничего общего с тобой.
Он склонился к ней нос к носу так быстро, что даже она не могла уследить.
— Я — все, что тебе нужно. Сильный и толковый.
— Ты точно такой же, как мой отец, — возразила она, отказываясь отступить. — Смотришь на других как на оскорбление над своей отвагой. Ты правишь железной рукой и наказываешь без разбора.
Он махнул рукой в протестующем жесте:
— Без правил был бы беспредел.
— И что в этом плохого?
— Это то, что мальчишка предлагает тебе? Беспредел? Я не так глуп, как ты, должно быть, думаешь. Я знаю, что ты хочешь его. — Он взял ее за предплечья и встряхнул. — Ты не вернешься в ту школу смертных, принцесса. Я запрещаю.
Контроль, контроль, контроль.
— Это не тебе решать.
— А должно быть. — Он встряхнул ее в последний раз и отпустил, прикладывая все усилия, чтобы казаться безучастным. — Однажды так и будет.
— Но сейчас это не так. — Она не могла перестать улыбаться. Высказать то, что отравляло ее существование, было все равно что найти чашу, из которой никогда не черпали кровь. — Ты все еще в ответе перед моим отцом.