— Я вернулась. Я была в небольшом доме, в котором жила с твоим папой. Я была на восьмом месяце беременности и лежала на тахте, поглаживая живот и напевая тебе колыбельную, та чашка с вишневым пирогом стояла сверху. Теперь я помню. Я помню. На стенах были ужаснейшие обои в цветочек, и мебель была изношенной, но чистой, и я любила в ней каждый стежок. Тахту цвета апельсина и желтый диванчик. Я работала официанткой, чтобы помочь с выплатами. И поскольку в моем первом воспоминании с Эйденом я не была твоей соседкой, то предполагаю, что его родители увезли его. — Ее хватка усилилась. — Все это время… если бы только они остались, я, возможно, наблюдала бы, как рос мой ангелочек. Мой прекрасный ангелочек.
Мэри Энн помнила те обои в цветочек, морковную тахту, как она называла ее, и наполненный светом зал. Она провела первые десять лет своей жизни в том доме, лазая по той мебели, пока ее папа заканчивал школу, затем работал как проклятый, чтобы оплатить долги.
Каролин могла бы поменять обстановку, но она не стала этого делать. Она оставила все по-прежнему. Дань сестре, которой она и завидовала, и по которой носила траур?
Ева не могла знать тех деталей. Если только… Мэри Энн перестала дышать. Значит, это было правдой. Ева действительно была ее матерью. На мгновение она была слишком ошеломлена, чтобы реагировать, ее эмоции притупились. Затем радость взорвалась в ней, радость в самой ее чистой форме, откровенной и бурной, тронула каждую частичку ее души.
Ева пригладила свои волосы:
— Скажи мне, что тетя Каролин хорошо с тобой обращалась. Скажи, что твоя жизнь была счастливой.
Ее руки пришли в движение сами собой, обняв Еву за плечи. Они сжали друг друга в объятиях так крепко, как жаждали того с самого начала. Именно тогда Мэри Энн почувствовала, что наконец была дома, окутанная теплотой, светом и любовью.
— Я была счастлива, — она прочистила горло. — Она относилась ко мне как к своей собственной дочери. И думаю… думаю, она скучала по тебе. Она ничего не меняла в доме, даже сохранила яркую цветовую гамму, когда мы переехали, вероятно для того, чтобы мы обе чувствовали себя ближе к тебе.
— Так она простила меня. Спасибо, что рассказала. — Ева отступила, прикрыла рот ладонью и посмотрела в слезящиеся глаза Мэри Энн. — О, моя милая. Я обожала тебя с того самого момента, когда впервые узнала о тебе, представляла, как мы вместе ухаживаем за садом, делаем покупки, как ты укладываешь мои волосы, красишь мне ногти и накладываешь косметику, как когда-то я своей матери. Думаю, твой отец назвал тебя в честь меня и больницы, в которой ты родилась.
Она кивнула. С плачем она бросилась в руки Евы. Слезы свободно текли, обжигая ее кожу. У нее было то, о чем большинство могло только мечтать: второй шанс. Шанс любить, попросить прощения.
— Мне так жаль, что я убила тебя. Это моя вина. Я истощила тебя, помешала воспользоваться твоими способностями.
— О, милая, нет. Никогда так не думай. — Ева мягко и нежно провела руками по спине Мэри Энн. — Ты пресекла мою способность возвращаться в прошлое, чтобы переделать его, как я это называла, но я была рада этому. Не могу сказать, сколько раз я ставила крест на настоящем, накуролесив в прошлом. Впервые в жизни я не могла случайно или даже намеренно возвратиться в прошлое, поэтому удивительное будущее, которое я видела, было безопасным. Эти девять месяцев, пока я вынашивала тебя, были самыми счастливыми в моей жизни. То, что ты дала мне… я никогда не смогу в полной мере отблагодарить тебя. И милая моя, родная, было к лучшему для тебя, что меня не было. Зная себя, свои привычки, я бы пыталась исправить в твоей жизни все, что пошло не так, как надо. Я могла погубить тебя. Убить. И я не смогла бы жить с этим. Твой отец не мог. Он всегда был хорошим человеком. Не будь слишком строга с ним, что он держал мое существование в тайне. Я была трудной частью его жизни. И хорошей. — Усмешка. — Мы, бывало, лежали под открытым небом часами, разглядывая звезды, и были близки друг к другу.
Мэри Энн положила щеку на плечо матери, новый центр ее вселенной.
— Эйден был добр к тебе? — Она хотела знать все, мельчайшую деталь, о второй жизни матери.
— Более чем. Он — сокровище, вот кто он. Мы погубили бы кого-то другого благодаря тому, что связаны, но ему удалось успешно развиваться. А теперь хватит пока обо мне и юноше. Я хочу поговорить о тебе, все узнать.
Они болтали часами, смеясь и немного плача, не отпуская друг друга. В конце концов, яркие лучи солнца проникли в комнату. Ни Райли, ни Виктория не двинулись с кроватей. Они и не говорили, и Мэри Энн предположила, что они отдыхали.