Каждый раз я спрашивал, где она была, как она так пропадала. Каждый раз она, рыдая, она отвечала одно и то же: она отправлялась в прошлую версию себя. Какое-то путешествие во времени. Я знал, что это было не возможно, но она продолжала настаивать. Я просил у нее доказательств, но у нее их не было.
Из-за нее я взялся за это дело. Я хотел понять ее, помочь. О, как же я ее любил. И до сих пор люблю. Я не могу скрывать это, хотя и стоило бы. Я так ее подвел. Только раз ей удалось почувствовать себя нормальной - во время девяти месяцев беременности, пока она носила мою дорогую девочку. А после мне не выдался случай ей помочь.
Руки Мэри Энн тряслись, переворачивая следующую страницу отцовского журнала. Она и Райли стянули его из рабочего кабинета, пока ее отец спал, положив голову на клавиатуру компьютера. Он заснул, просматривая свои записи об Эйдене, или точнее «Субъекте А», так что им пришлось вытаскивать их из-под его головы. То, что он хранил их здесь, и их так легко было достать, было удивительным, но тем самым доказывало, как много эти записи для него значили... или, возможно, как часто он их перечитывал.
Мэри Энн до сих пор сидела, погрузившись в чтение. Тошнота накатывала на нее все сильнее. Сначала термин Субъект А смутил ее, но потом она поняла, что так ее отец сохранял тайну личности Эйдена. Даже в его собственном журнале. Но она понимала, что речь идет об Эйдене и о том, что он перенес... о печали, которую ее отец испытывал по поводу странных сомнений в болезни мальчика... о том, как ее отец писал о ее матери, как если бы она была мертва к этому времени, говорил о ней исключительно в прошедшем времени - все это не укладывалось у Мэри Энн в голове.
В то время, когда он вел этот журнал, ее мать была жива и здорова и заботилась дома о Мэри Энн. И почему он не мог позволить кому-то узнать о своей любви к ней, его собственной жене? Может быть, в этой истории было что-то, чем некоторые мужья и жены не очень гордятся?
Все еще дрожа, Мэри Энн продолжила читать...
1 марта
Мой второй сеанс с Субъектом А.
После вчерашней драки все пациенты находятся в каком-то буйном состоянии. Кажется А сказал одному пациенту, что он умрет в этот день от вилки в горле. Этот пациент пришел в бешенство и напал на А. Те, кто из больных в тот момент находился рядом, тоже полезли в драку. Медицинскому персоналу пришлось вмешаться, чтобы остановить дерущихся и обколоть их успокоительным. Когда участников растащили, все увидели пациента, которому А предсказывал смерть. Он лежал на полу, с вилкой вонзенной глубоко в горло и в луже крови.
Все, что нам известно - А этого не совершал. Ему удалось выскользнуть из этой толчеи, и он сидел, скрючившись и прижавшись к стене боком. А в это время другой пациент, обхватив вилку рукой, пытался воткнуть металлические зубцы все глубже. Совершил ли этот пациент умышленное убийство из-за слов Эйдена? Хотя как Эйден мог знать, что этот парень спрятал вилку в рукаве? Мог ли он вообще знать об этом и надеяться, что именно так все произойдет, как он описывал? Спровоцировал ли он это событие?
Когда я задал Эйдену эти вопросы, он ничего мне не ответил. Бедный ребенок. Он вероятно думал, что теперь у него будут большие неприятности. Или, возможно, он чувствовал вину. Или боль. Мне нужно сблизиться с ним, заслужить его доверие.
4 марта
После нашей последней встречи с Субъектом А я все еще находился в некотором потрясении. Возможно, мне стоило бы воздержаться от общения с ним. Возможно, тогда бы наша третья встреча не оказалась последней.
А был сегодня не таким как обычно. Что-то в нем было не так... его взгляд казался слишком взрослым для его лет, слишком много понимающим для одиннадцатилетнего мальчика. Меня это тревожило.
Во-первых, беседа шла, как я и надеялся. Он начал отвечать на мои вопросы, а не увиливать, как обычно, А наконец позволил мне заглянуть в его разум и понять, почему он делает то, что делает. Почему он говорит все эти странные вещи. Что он сам думает о том, что происходит в его голове. Он сказал, что четыре человеческих души заключены внутри него.
Я не стал с этим спорить, так как для А это был такой способ справится с тем, что происходит с ним. Пока он не упомянул о Еве, что заинтриговало меня. Насколько я понял, Ева обладала возможностью путешествовать во времени. Как и моя жена, которая заявляла, что способна делать то же самое.
Все, что сказал А соответствовало ее объяснениям. Они не просто рисковали своим прошлым, а еще и своими собственными жизнями. Они изменяли события. Они были в курсе событий. Если еще прибавить к этому соответствующие исчезновения и факт, что глаза А внезапно меняли цвет на светло-карий, хотя обычно были черными... на мгновение мне показалось, что я как будто разговаривал с матерью Мэри Энн.
Это ощущение выбило меня из равновесия, я признаю это. Настолько, что меня немного понесло. Я даже выгнал А из своего кабинета. Узнать о моей жене он мог, только если взломал мой офис, влез в мои дела и прочитал личный журнал.
Ну, или он говорил правду.
Часть меня, та часть, которая отчаянно желала доказать, что моя жена не душевнобольная, хотела поверить ему. Но как я мог поверить А, если даже не верил своей жене? Я заставлял ее страдать каждый раз, когда она пыталась мне объяснить мне, что с ней происходит. Я разрушил ее доверие, заставил думать, что она сумасшедшая. Поверить А, с которым я едва знаком, значило признать, что она была права и я зря мучил ее.
Как бы я мог жить с чувством вины, что мучил любимую женщину? Не мог, и я знал это. Так что я вышвырнул А и сразу же уехал из лечебницы. Я даже уволился оттуда. Этот ребенок упомянул о моей дочери. Он говорил о ней в полной уверенности, говорил такие вещи, о которых никак не мог знать. Никогда в жизни я еще не был так потрясен и раздавлен.
Поверить в то, что он говорит правду... Я не могу. Я просто никак не могу. И даже если то, что он мне сказал, сбудется... Я не верю.
8 мая
Это как будто снова моя жена умерла. Я не могу выбросить мысли об А из головы. Я замечаю, что постоянно думаю о нем, беспокоюсь как он, что делает, кто обижает его. Но я не позволю себе взять телефон и позвонить проверить. Я потерял объективность в отношении этого мальчика. Я не смог помочь любви всей моей жизни и, конечно, я не смогу помочь ему. Полностью разорвать с ним всякую связь - лучшее решение. Разве не так? Я привык так думать. Но до сих пор меня преследуют два слова.
Что если...
Моя нынешняя жена видит мою озабоченность и уверена, что я думаю о другой женщине. О той, которую я люблю больше, чем ее. Я пытался убедить ее, что это не правда, но мы оба знаем, что так оно и есть. Я никогда не любил ее так, как она того заслуживала. Мое сердце и душа принадлежали другой.
Мне не стоило устраиваться на работу в ту лечебницу. Мне не стоило брать дело А.
Так много вопросов, подумала Мэри Энн в изумлении. И столько вещей уже не имело смысла. Ее отец упоминал одновременно о жене и о «нынешней» жене. Одна и из них была душевно больной женщиной, которая дала ей жизнь. Другая была совершенно в своем уме и вырастила ее. И это все одна женщина. Не могло же у него быть двух жен? Если только...
Женщина, которая ее вырастила, не была ее матерью? И снова, это не имело смысла. Мэри Энн была похожа на свою мать. У них была одна и та же группа крови. Без сомнений они были родственниками.
И она не сомневалась, что ее мать любила ее больше всего на свете, так как и должна настоящая мать. Эта женщина ухаживала за ней, когда она болела, поддерживала ее в трудные моменты. Они вместе пели и танцевали, когда у нее было хорошее настроение. Устраивали чайные вечеринки и гонки на розовых детских машинах. Уж что Мэри Энн знала точно, так это то, что ее любили.
Возможно ли, чтобы ее отец был женат на двух разных женщинах, которые были похожи внешне? И первая родила ее, а вторая воспитала? Возможно, хотя и притянуто за уши. Но если так, почему он никогда не рассказывал о ней?