Достойный вид квартира стала приобретать с того времени, как из горластого и огромного автовазовского техцентра; похожего сразу и на железнодорожный вокзал, и на ипподром, где скакали, правда, не лошади, а взмыленные люди, Буравцев перебрался в крохотную — всего на два подъемника — мастерскую, возглавляемую хитроумным Касьяном. С прошлой же осени, когда Касьян уговорил их подписаться на полный хозрасчет, они вообще стали королями. Ежемесячно о т с т е г и в а ю т в управление полторы тысячи, остальное делят между собой согласно коэффициенту трудового участия. И вообще с той поры Буравцев является в мастерскую, как в школьном детстве на первомайскую демонстрацию: гордо и весело. Еще бы! Кончился унизительный контроль сверху: кто — куда — за что — сколько? Теперь не надо запоминать, в какой карман кладешь государственные гро́ши, в какой суешь левые башли. Ныне все, что поимел с клиента, — п р а в о е…
Освободив от пива Танькину дерматиновую сумку, Буравцев запрятал ее подальше от греха — в валенок на антресолях. И наказал себе не забыть про сумку, когда вернется с участка. Не дай бог, наткнется Зинаида! Пиво же он переложил в дорожный холодильник, туда, где уже лежали четырехрублевая говядинка, пестрые банки с куриным паштетом и сырковая масса с ванилью. Баночный паштет любили жена и дочь. А Колька мог запросто лопнуть от сырковой массы с ванилью, если его своевременно не оттащить за уши.
В боковых отделениях клетчатой венгерской сумки Буравцев разместил коробку конфет и совершенно новые, прямиком из типографии, книжки. Две из них были солидные, в твердых картонных переплетах, а еще одна — тоненькая, мягонькая, стихи. Зато на ней, хоть и гляделась третьим сортом, имелась приятная Буравцеву дарственная надпись — единственное слово: «Мастеру». И восклицательный знак. Такое посвящение он оценил по высшему тарифу, а про другие, в которых слова что горох в стручке, говорил, не скрывая обиды, Касьяну: «Писатели, а думать, между прочим, не напрягаются».
Буравцев знал про себя: умеет многое. Сам Касьян, конечно, больше его смыслит в электронике, зато в слесарке или в жестяных работах и начальник, и все остальные в мастерской перед ним — как студенты. Потому-то и записываются автовладельцы к Буравцеву за месяц-два, будто он модный парикмахер или зубной протезист, работающий с золотом. А потом, ошарашенные превращением задрипанной глухонемой «тачки» в ревущего зверя, клиенты суют в какой-нибудь из многих карманчиков на комбинезоне Буравцева впечатляющие купюры и сами же застегивают кнопочку или молнию. Но он берет ровно столько, сколько считает соответствующим своей работе, остальное же возвращает с неизменным замечанием: «А это, извините, лишнее». И не без удовольствия, сохраняя хладнокровие, наблюдает, как бледнеют от растерянности люди, теряются больше, пожалуй, чем если бы он потребовал от них добавить целый «стольник».
Клиентов Буравцев воспринимал без деления на их профессии или служебные ранги: перед автосервисом все равны, как перед господом богом, и одинаковы, точно они в общественной сауне. Не было для него н у ж н ы х клиентов, разве что доктор Клюев. Остальные же, если и могли чем-то быть полезными Буравцеву, то делали это без внешнего нажима, исключительно по собственному желанию. Краем уха услышат: Буравцеву что-то надо — являются. Вот так, например, явился Манухин из «Локомотива» — ведет там женское самбо. И как он проведал, что Валька приемчикам хочет научиться? А не признавал среди клиентов Буравцев только жлобов и неверных. Тех, кто вчера чинился у него, а завтра побежал к другому, он безжалостно вычеркивал из блокнотика с золотистой надписью «Memore», подаренного доктором Клюевым. Превыше всего ценил Буравцев уважение к себе. Поэтому, прежде чем сунуть мягонькую книжечку стихов в сумку, обернул ее папиросной бумагой…
От подъезда дома до ворот садового участка было ровным счетом восемьдесят километров. Буравцев не спешил и не погонял машину, поэтому и не уставал за рулем. «Жигули» как бы самостоятельно несли его над серой асфальтовой полосой к жене и детям на законные два дня отдыха. Завтра и послезавтра он будет с ними, а затем снова два дня в мастерской. Потом опять два дня отдыха. И никаких побочных приработков. Это уже позже, когда съедут с участка, когда Валюха пойдет в школу, Колька — в армию, он впряжется в непыльное совместительство по сантехнике в соседнем жэке. Чтобы не скучать.