Вот тогда-то Буравцев и почувствовал на своей шкуре эту з а ц е п л е н н о с т ь. В один момент все у него рассыпалось, расползлось, разъехалось. Пока Зинаида лежала в больнице, он едва не угодил в тюрьму. Один клиент, которому Буравцев всего-то поменял фильтры и масло, в ста метрах от мастерской, на углу, влетел в такое дэтэпэ, что уже ему не потребовалась страховка, — отказали напрочь тормоза. Следователь почти не лез в техническую сторону: он сразу скумекал, что в этом направлении не разобрался бы сам генеральный директор ВАЗа, поскольку от машины остался винегрет из узлов и деталей. Следователь, как дебильный баран, добивался одного: «Имелась между вами, Буравцев, и клиентом ссора или не имелась?» Подозревал, чудак, что такой мастер способен нарочно покалечить машину, из злости или мстительности перекусить зубами шланг тормозной системы.
В следственный отдел вызывали через день. Каждый вечер Буравцев ездил в больницу. Там тоже поначалу была грандиозная морока. Зинаида, пока заявилась «скорая», и потом, когда везли, потеряла уйму крови. Какая у нее группа, никто не знал. А первой группы, которая годна для всех, в больничном холодильнике не оказалось. Положение достигло жуткой кульминации. Буравцев плакал, грозился, что не будет жить, покончит с собой, и тогда врач «скорой» по фамилии Клюев дал свою кровь. Через стекло реанимации Буравцев видел, как врач раздевается и ложится рядом с Зинаидой на дополнительный хирургический стол — худой, бледнокожий и жилистый, обросший рыжими волосами. Буравцев понимал, что доктор Клюев — спасенье и счастье, но все равно ему мутило от мысли, что из такой огненно-рыжей костлявой обезьяны кровь прямым потоком направится в е г о Зинаиду.
Буравцев таскал жене икру, гранаты и телячью печенку с базара. Потом потребовалось какое-то импортное лекарство для поднятия гемоглобина, а достать это лекарство оказалось сложней, чем купить новенький «мерседес». И тут неожиданно опять помог доктор Клюев. «Ты чего стараешься? — спросил его Буравцев. — Меня посадят, так что я твоим «Жигулям» не помощник. Учти» — «Я учту, — пообещал Клюев, — так что ты отсиживай свое без волнения: как-нибудь починимся сами. А насчет Зиночки… Мы ведь с нею теперь не чужие». Буравцев понял: доктор намекает на подаренную кровь. Едва удержался, чтобы не врезать рыжему доходяге в веселый его глаз. За «Зиночку».
Стало довольно прохладно; так бывает во второй половине августа: ночи или душные, грозовые, или, наподобие нынешней, напоминают про осень. Грибная пора. Набухла темным соком последняя малина. Буравцев впервые ощутил, как она срывается с куста, сама, и падает в его ладонь или мимо. Вот так же легко опустошалась в те дни его жизнь: Зинаида лежала в больнице, после сорока часов-в реанимации еще одиннадцать дней плавала между жизнью и смертью, а дома и на работе у Буравцева одна беда подталкивала в спину другую. Пришли с АТС и стали допытываться, каким образом в обыкновенной частной квартире оказался телефон с номером, предназначенным для лодочной станции в парке культуры. Колька отнял у какого-то пацана велосипед, покатался и бросил, а где — не мог вспомнить, и мало Буравцеву было следователя в районной прокуратуре, который шил ему покушение на чужую жизнь с последующими строгими годами, стали еще таскать вместе с сыном в детскую комнату милиции. Потом загорелся цветной телевизор и нанес общего убытка на тысячу восемьсот сорок три рубля. Госстрах отказался возмещать из-за вины владельца: не оставляй в свое отсутствие включенный аппарат. Касьян сказал, что можно стребовать деньги с завода, который производит самовозгорающуюся продукцию, да возни много. И нет уверенности, что победишь. А Буравцеву было не до победы над телевизионным заводом. Зинаида, оклемавшись, возвращала его передачи, даже не распаковывая. Заболела желтухой Валюшка. Жена в одной больнице, дочь в другой, отец на допрос, сын на дознание. В общем, самая пора наступила искать Буравцеву качественную веревку, чтобы не сорваться, чтобы наверняка. Но он распорядился собой иначе. Рухнул в ноги к хитроумному Касьяну: выручай, бери любую цену, только спаси! И все, вплоть до примирения с Зинаидой — пусть внешнего, для видимости, а больше для детей, — обошлось тогда Буравцеву в пять косых. Как распределил Касьян деньги, кому сколько отстегивал, чем поживился сам, Буравцеву было безразлично. В одном только он утвердился: тонут до смерти только жлобы, потому что не могут расстаться с копейкой. А он мог, потому и выплыл Касьян спас его почти без последствий. Даже Таньку из «Овощей — фруктов» взял на себя. Мол, телефонный номер принадлежал мне, забыл предупредить любовницу — и вот такое недоразумение, такой, по существу, кошмар. «А как мы про два года оправдаемся? — с тоской спросил Буравцев. — Я же брякнул: в мае два исполнилось, третий пошел». — «Гигант! — охарактеризовал его Касьян. — Ведь снабдил же создатель золотыми руками такого правдивого и непосредственного. Ну-ка, напряги извилины. Ты сколько времени у меня работаешь?»