С крыши свисают закопченные концы электрического шнура без патронов, без лампочек.
— Как на кладбище,— говорит Сидор. Ему тоскливо, и почему-то сильнее обычного болит нога. Клим ничего не ответил Сидору, пока не открыл дверь в кузнечный цех. И, когда открылось холодное и пустое нутро кузнечного цеха, он отозвался:
— Как на кладбище, брат...
А потом, придерживая дверь, сказал Сидору:
— А вот и твой цех, любуйся...
В голосе Клима злость.
— Что ж тут любоваться,— ответил Сидор,— любоваться нечем.
— Я к тому и говорю,— согласился Клим,— потому радости большой, как говорят, нету от всего этого. Несколько горнов на днях работали. Кое-что ремонтируем крестьянам... Не завод, а деревенская кузница...
Шеренгою стоят холодные горны. И они уже давно погасли. Сидор помнит свой горн, вон тот, в самом углу. В горне залежавшиеся мелкие угольки с песком смешаны, кто-то насыпал в горн желтого песка. Сидор пальцем копнул угли. Они плотно слежались. Взял уголь в пальцы и увидел, что он совсем уже обтерся, пальцы в сажу не пачкаются.
У горна кувалда. На земле рядом с кувалдой небольшие кусочки ржавого железа. Сверху на кувалде ржавые желтые пятнышки.
— Угля даже нету,— говорит Клим,— а то, может, что-нибудь и сделали б.
Посреди цеха небольшой паровой молот. Им ковали большие детали. Теперь он клюв свой подобрал, спрятал в нутро свое.
— Как на кладбище,— повторяет теперь уже Сидоровы слова Клим.— Все мертвецкое, что ж он вот, молоток этот, без пара, без привода...
— Как у нас в мертвецкой было,— говорит за ним Сидор,— темно, холодно и тихо. Лежат люди, но неживые, не шевелятся...
Опять еще сильнее болит нога у Сидора, слабость по всему телу расползается. Клим угадывает настроение Сидора и уводит его от горна.
— Идем в жестяный,— говорит он,— там работают. Это, как говорят, самый живучий цех у нас: жестяные ведра, кружки, подойники делают и продают, жести у нас пока что хватает...
В жестяный Сидор отказался идти. Из кузнечного вышли во двор. Клим начал закуривать. Закуривая, заговорил:
— А от токарного ничего почти не осталось. Станки поляки забрали при отступлении, не было кому помешать им.
Клим лизнул кончиком языка папиросную бумагу, провел по папиросе пальцем, чтобы бумага приклеилась, и, подержав папиросу в зубах, взял, не закурив, опять в пальцы и закрутил кончик папиросы, чтобы табак не высыпался.
Закурил Клим, когда вышли из заводского двора на улицу.
Сидор посмотрел в открытую калитку на заводской двор. Двор снегом глубоким засыпан, позамел снег все прежние тропки, что были на дворе. Целые сугробы снега и на крышах. Все заметено.
— Много работы надо,— говорит словно про себя Сидор.
— И денег много,— добавляет Клим,— ой, как много денег надо будет...
— Оно так...
— А то как же? Отними у человека все, оставь с голыми руками, так он что ж? Ни при чем он тогда, пока кто-нибудь работы в руки не даст... И с заводом то же... Ни металла, ни угля, ни станков...
— А кто главный у нас теперь на заводе? — неожиданно для Клима спросил Сидор.
— Главный-то есть, но что из этого, смотрит только, чтобы не разворовали чего... Ну, да еще кое-какой заказ примет. Тут он и весь, наш главный, как говорят.
Так же неожиданно, как заговорил о главном, Сидор и попрощался. На прощанье Клим предложил:
— Приходи чаще, будем, как говорят, делать что-нибудь.
— Буду, буду приходить... Надо сделать, чтобы завод пошел.
— Вряд ли.
— Почему вряд ли? Сойдемся, поговорим и будем что-то делать...
— Что? Не такие заводы стали, а тут... Борюсь я, чтобы не закрыли совсем, как говорят, нашу лавочку...
— Не закроют, пойдет.
— Твои бы слова, как говорят, да богу в уши... Разве если бы взяться это...
Медленно, опираясь на костыль, Сидор пошел посередине улицы. А Клим постоял у калитки и опять вернулся на заводской двор.
III
Лукаш важно прошел в толпе крестьян и, крестясь на ходу, поцеловал в руках священника крест. Затем, расталкивая локтями женщин, направился через церковь к выходу. За дверью церкви, на широком, высоком крыльце, остановился, еще раз осенил себя крестом, глядя на сверкающий иконостас, и тогда степепно пошел с крыльца, надевая на ходу шапку.
У церковных ворот Лукаша ожидали односельчане. Вместе все они неторопливо пошли по дороге к своей деревне.
Из-за леса поднялась темная туча. Она медленно ползла навстречу и сердито ворчала. Тучу то и дело разрывали острые ломаные стрелы молний. Тяжелая, темная туча все ближе и ближе. Налетел и закружился по дороге, поднимая песок, сильный вихрь. За ветром упали первые крупные капли.