Остановился Сидор, поздоровавшись со всеми, сразу. Снял фуражку и, держа ее над головой, улыбаясь, обвел всех взглядом. А потом кивнул головой Панасу и подошел к нему.
— Как будто, не ошибаюсь. Мы, кажись, вместе лежали в лазарете.
Панас встрепенулся, стал вглядываться Сидору в лицо, вспоминая, а Сидор подсказал:
— Помнишь, барак такой холодный, тогда все ушли из барака, а ты остался и еще припадочный...
Панас вспомнил.
— Помню, помню хорошо это. Ты, кажется, последним тогда ушел.
— Ага, я раздумывал еще пойти или остаться...
Хлопцы и девчата наблюдали за Сидором и Панасом, слушали их разговор. Их заинтересовала эта неожиданная встреча Сидора с новым рабочим, а Сидор, обратившись к присутствующим, показал рукой на Панаса и объяснил:
— Вместе мы лежали в больнице. Холод был тогда в больнице больший, чем у нас зимою в кузнечном цеху, а раненых было много, да все такие, что поправлялись. А тут в городе тиф, паника, народ помирает. Ну, а помирать никому, конечно, не хочется, вот хлопцы и забузили и оставили барак, сами разбежались кто куда. Все ушли, до единого. Остался только он да один больной, припадочный.
— Меня в тот же день перевели в другой лазарет,— сказал Панас,— а того больного тоже куда-то забрали в город. Лазарета того я больше и не видел. Но и злость меня тогда взяла, не знал, что делать. Мороз, холод на дворе, а они, не выздоровев как следует, без врачебного разрешения — домой.
— Чего только не было в те годы,— согласился Сидор,— и трудного, и веселого было много.
— Много-о!
В клубном зале три раза прозвенел звонок. Начинался киносеанс. Сидор вместе с Панасом пошли в залу.
V
В городе очереди такие уже четвертый день. Четыре дня тому назад в магазинах города не хватило хлеба. Это было вечером. Весть о том, что не хватило хлеба, быстро облетела весь город, и у хлебных магазинов вскоре выросли большие очереди. За хлебом пришли и те, у кого хлеб еще был. Очереди стояли до одиннадцати часов ночи и разошлись тогда, когда магазины, распродав хлеб задолго до этого, закрылись.
На второй день утром, у всех хлебных магазинов, еще до открытия, стояли длинные хвосты. В этот день завод увеличил выпечку хлеба на двадцать пять процентов против обычной, но магазины опять, задолго до закрытия, опустели. Хлеба не хватило, очереди стояли. На третий день завод увеличил выпечку хлеба еще на семьдесят пять процентов. На заводе предполагали, что обилием хлеба они остановят панику и уменьшат очереди. Грузовики, специально для этого выделенные, развозили хлеб по магазинам, и не успевал он остыть, как его разбирали. Хлеба опять не хватило. А по городу поползли слухи про голод. Вспомнились десятилетней давности времена, и невидимо поползла тогда по городу, по улицам и переулкам, по дворам и квартирам, «черная оспа» паники. Город испуганно оглядывался вокруг, взволнованно прислушивался к слухам и потихоньку, прячась в квартиры, запасал продукты. На третий день в магазинах не хватило круп. Планы обеспечения города были нарушены. Люди, ответственные за это дело, видя, что очередь не уменьшается, растерялись, не знали, что делать. А очередь нарастала. Она перебросилась и на другие продукты. Исчезли некоторые продукты и на рынке, а на улицах, возле очередей, появились женщины с кошелками и предлагали кусковой сахар, швейные нитки и шелковые чулки. В этот день паника достигла апогея. В очередях у магазинов люди стояли с двух часов ночи. Милиция уговаривала женщин разойтись по домам. Женщины отвечали на это бранью и не расходились. Утром парткомом в город были брошены силы, чтобы объяснить положение с хлебом. На улицах, где стояли очереди, проводились короткие митинги. Ораторы доказывали цифрами, что город имеет хлебные запасы, которых достаточно до нового урожая, а толпа, пораженная паникой, слушала, не верила ораторам и опять расползалась, чтобы стать в хлебные хвосты.
Хвостами начался и четвертый день.
* * *
Панчошка видел впереди себя длинную бесконечную серую ленту людей. Лента выгибалась, то прижималась к стенам домовито отклонялась в сторону мостовой и медленно продвигалась вперед, туда, где конец ее пропадал в магазине. И в общем движении вслед за широкоплечей низкой женщиной ступал короткими шажками Панчошка. Его взгляд то бесцельно плутал вокруг по тротуару на противоположной стороне улицы, то неподвижно застывал, задержавшись на камнях запыленной мостовой. Дома он сильно нервничал, а здесь, в очереди, успокоился и уже совсем довольный слушал крикливый разговор впереди стоящих женщин.