Пока говорил «старик», все присутствующие слушали внимательно. Но представитель кооперации при этом нервничал и на бумаге, которой был застлан стол, делал для себя какие-то пометки. А когда «старик» замолчал, он заговорил первым — торопливо, взволнованно, сбивчиво.
— Я думаю, это неправильно. Мы предлагаем не по книжкам... Неправильно по книжкам, надо по хлебным карточкам выдавать. Книжки не дадут мне возможности учесть каждый килограмм хлеба...
— А я заявляю,— перебил его «старик»,— что кооператоры сами испугались паники, хотя в появлении ее сами в значительной степени виноваты. Теперь карточки нельзя вводить,— говорил он,— карточка хлебная сегодня вызовет еще большую панику. Надо нормировать выдачу хлеба книжками, а там посмотрим, может, отыщем и лучший метод, более совершенный...
— Но мы уже печатаем карточки! — заявил кооператор.
— А кто вам разрешил это делать?
«Старик» замолчал, ожидая ответа, и, не дождавшись, заговорил зло:
— Я предлагаю немедленно изъять карточки из печати, думаю, что все с этим согласятся. Паникой паники не ликвидируете, товарищи кооператоры! Нам не это надо. Примите, согласовав с профсоюзами, окончательно нормы и с сегодняшнего дня выдавайте хлеб по книжкам. Завезите хлеб на заводы и буфеты, чтобы рабочие не стояли в очереди. Увеличьте количество хлебных магазинов, меньше людей будет в очередях. А на заводах надо сегодня же после работы провести кратенькие собрания, чтобы информировать рабочих о положении с хлебом. Через два часа агитпроп выделит необходимых для этого людей... Вот и все... Ну, профсоюзам вообще, по-моему, надо более систематически работать на предприятиях над всеми вопросами такого плана... Вот так... все...
«Старик» поднялся из-за стола и с таблицей вышел из кабинета. Возвратившись, еще раз напомнил кооператору:
— Немедленно примите меры, чтобы изъять из печати хлебные карточки, и займитесь хлебным вопросом... без паники... .
VI
Поссорились.
Жена запричитала, взявшись за голову, и ушла в кладовку. Оттуда еще некоторое время доносились ее неразборчивые слова. Слова пропадали во всхлипах, потом слов не стало слышно, а доносились в хату только короткие, отрывистые всхлипы.
Сам Петро сидел у стола и ладонями крепко сжимал виски, думал про свою трудную, неудачную, как он говорил, жизнь. Силился продумать, из-за чего только что произошла у него ссора с женой, и никак не мог найти необходимых мыслей. А если и ловил их в общем потоке дум, то никак не мог найти конца их. На лавке, недалеко от двери, опершись на подоконник, сидел сын Петра и смотрел неотрывно куда-то во двор в одну точку. На печи, повернувшись лицом к стене, лежал, бормотал что-то неразборчивое и стонал отец Петра.
В печи ярко пылают сухие дрова, трещат на огне. Закипела в печи и бежит из чугуна на горячий под вода. На поду шипит. Петро понимает, что надо подняться, взять вилы и вынуть из печи чугун с водой, но не может подняться, потому что не может снять ладони с висков. Понимает и сын, что надо сделать, чтоб не шипела в печи вода, но тоже сидит неподвижно и смотрит в окно.
Но вдруг из кладовки донеслись частые неровные всхлипы, а затем жена опять запричитала, произнося неразборчивые слова растянуто и крикливо, нарочито, чтобы слышал их Петро и чтобы слышали другие в хате. Тогда вдруг сорвался с лавки сын и вышел из хаты, не прикрыв двери. Слова женщины стали громче и отчетливее. Повернувшись на печи, отец поднялся и сел, спустив ноги, и громче застонал, согнувшись, что-то забормотал, пересыпая слова стонами.
В печи из чугуна все так же бежала вода и шипела на горячем поду. Петро подхватился с лавки, глянул в окно, достал из-под лавки мешок и пошел из хаты. За дверью, в сенях, у него появилось желание подойти к кладовой и сказать жене ласково: глупая, не плачь, в печи вон все выгорело, иди в хату, а я пойду муки одолжу. Но не сделал этого, а только остановился на полминуты за дверью, прислушался к всхлипываниям жены, к ее словам, выплывающим из всхлипов, и пошел через двор на улицу деревни.
На дворе Петро остановился, опять хотел увидеть сына, но сына не увидел. Взгляд его остановился на раскрытом с гнилыми стенами сарае, на поломанной без колес повозке, на разбросанном плетне. Стало обидно за себя, что поссорился с женой, хоть она ни в чем не была виновата.