К дровам Клим вернулся, ничего не купив. Крестьянин все так же сидел на возу, грел в рукавах кожуха руки и качал ногами, постукивая ими в воздухе.
— Так скидки не сделаешь, дядька? — улыбаясь, спросил Клим.
— Скидки? Нет... Хотя... для тебя тройку скину, а ты мне за это пачку махорки дашь. Ладно?
— Ладно.
— Ну, вот видишь, скидку получил... Я без махорки помираю, нигде купить нельзя.
— Разве у вас в кооперации не дают?
— Дают, да только колхозникам, а кто не в колхозе, тому — нет.
— Этого не может быть.
— Ей-богу, правда... сельсовет так приказал... Везти куда тебе? — спросил крестьянин.
— На Советскую, возле сада...
— Да... Далековато.
Крестьянин кнутовищем подобрал сено, которое давал коню, собрал его в горсть, чтобы положить опять в мешок, и почему-то засмотрелся в сторону переулка. Там, перед въездом на рыночную площадь, стояла подвода и возле нее несколько человек, постоянных рыночных завсегдатаев. Крестьянин затолкал собранное сено в мешок и направился в переулок.
— Пойду посмотрю, что там такое.
Клим пошел вслед за ним.
Подкованные железом полозья въехали на голую, чуть прикрытую снегом мостовую. Конь напрягся, дернул сани в одну, в другую сторону, фыркнул и стал. Коня понукал низкий коренастый мужчина. Он весь зарос бородою. На лоб из-под мохнатой шапки нависли густые длинные волосы. Из-под армяка вылез и обмотал его шею рыжий воротник кожуха. Борода спуталась с овчиной, взлохматилась. На усах, на бороде и на воротнике у бороды иней. Мужчина уперся плечом в сани, стеганул коня кнутом раз, второй, третий. Конь рванулся, замотался в стороны, аж согнулись оглобли, но не сдвинул саней с места. На сани давило длинное тяжелое бревно. Мужчина бросил на бревно вожжи, начал стегать коня кнутом. Кнут взвивался у коня над головой, бил его по спине, по шее, путался в дуге и гужах, а мужчина еще больше злился от этого и еще злее махал кнутом. Конь от боли напрягался, брал воз рывками, бросался в стороны. Гнулись оглобли, скрежетали полозья, терлось железо о камень, но сани с места не трогались.
Кнут обмотался вокруг дуги и оторвался. Разгневанный мужчина начал бить коня кнутовищем. Конь напрягался, забирал передними ногами дорогу, но неподкованные ноги скользили по гладкой холодной мостовой, и конь падал на колени, поднимался и, тяжело дыша, махал головой на удары и фыркал. Мужчина вспотел, истязая коня, и устал. Какое-то мгновение он стоял, раздумывая, безразлично глядя на людей, окруживших подводу, потом вцепился рукой в оглоблю, потешно заплясал возле коня, взмахивая кнутовищем. Кнутовище било коня по бокам, по спине, по голове. Несколько мужчин взялись толкать воз. Конь опять рванулся в стороны, начал брыкаться, дернул и упал па колени. Кто-то из толпы крикнул:
— Не бей, сволочь ты, не имеешь права!
Мужчина посмотрел в сторону толпы, матюкнулся и опять замахал кнутовищем. Кнутовище ударилось и разломалось. В руке мужчины остался короткий кусок. Опять из толпы крикнули:
— Не давайте бить, самого бы его такой палкой...
Клим пробрался сквозь толпу, что-то крикнул мужчине, тот остановился на минуту, глянул на Клима злыми, помутневшими глазами, замахнулся обломком:
— Отойди! Не лезь! Убью! Моя!..
И не успел Клим схватить его за руку, как он опять уже махал палкой, нанося коню удары по спине. Конь еще раз рванулся, почувствовав новую боль, подхватился с колен и тяжело грохнулся боком на оглоблю. Оглобля согнулась, треснула и половиной отскочила в сторону. Клим схватил мужчину за рукав армяка, пытаясь оттянуть от коня, а тот упирается, неумело толкает Клима в ногу своей ногой, бьет коня по вздувшемуся боку и зло, сквозь сжатые зубы, кричит:
— Не лезь!.. Мать твою!.. Убью-ю, моя-а-а!..
А конь еще раз собрался с силами, вскинул голову, чтобы подняться с земли, но тяжелая голова взмахнула густой всклокоченной гривой, брызнула из-под губ на снег, под ноги людям, комьями кровавой пены и грузно упала на вытянутой длинной шее. Клим рванул мужчину за армяк, крутнул его, навалил плечами на бревно. Мужчина рвется, напрягается и от злости кричит:
— Пусти! Убью!.. Пусти!..
Из руки его выпал обломок кнутовища. Клим отпустил мужчину, отошел в сторону. Появился милиционер. Коню расстегнули хомут, сняли дугу. Он все еще тяжело дышал, высоко поднимая бока, скалил большие желтоватые зубы и оттопыренными губами ловил снег, смачивал его окрашенной в кровь пеной.