ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОММУНИЗМ!
За Галиной пошла пара Клемса, а за ней по очереди все. Клемс без фуражки, и он, как и Галина, горделивый и радостный, степенно идет за плугом. Ветер игриво шевелит серебристые густые волосы на его голове. Солнце светит прямо в лицо. А вслед за ними пошли гости, женщины и дети.
Рядом с деревней, как раз против солнца, высится холм прошлогоднего ржища, опоясанный узкими полосками. Полосы отрезаны друг от друга твердыми высокими межами. На межах сухая прошлогодняя дикая трава.
Галина взошла на холм и ждала. Клемс остановил лошадей на дороге, завернул их напротив прошлогодней борозды, снял плуг с деревянного полозка.
— Отсюда начнем,— сказал он. — Будем в разгон пахать, а не загонами.
Еще выше подняла Галина знамя и пошла впереди по старой борозде. Ветер в поле сильнее. Ветер разворачивает флаг, разглаживает его. За Галиной погнал свою пару Клемс и, когда врезался плуг во ржище, отвернул и положил первый ломоть сырой весенней земли; он повернулся к людям и радостно сказал:
— Начинаем, значит, жизнь колхозную на земле.
Шла все выше и выше на холм Галина, на самую вершину его, прямо к солнцу. Быстро шли за ней кони Клемсовой пары, а за ней еще шесть пар, и одна за одной ровно и плотно клались темно-серые ленты сырой поднятой земли. Люди прошли за пахарями до самой вершины холма и остановились там, молча поглядывая вслед удаляющимся пахарям. Они видели, как дошла до конца полосы Галина и завернула назад, как прогнал вхолостую поперек поля свою пару Клемс и, повернув ее, повел вторую борозду вслед за Галиной. Галина, поравнявшись с людьми, подошла к ним и стала немножко в стороне.
Прошли кони с плугами, и две широкие, по семь борозд, темно-серые полосы поднятой земли легли на ржище, а между ними стала еще более выпуклой высокая межа. В стороне стоят кучкой семьи колхозников и гости. Гости стоят молчаливые, серьезные. У каждого из них свои мысли о колхозе, о том, что так вот сообща хорошо пахать. Все они думают о людях, осмелившихся сойтись в колхоз. Некоторые жалеют колхозников немного, что вот они навсегда уже отреклись от своего собственного коня, от своей земли, своей клети, своей усадьбы и пошли в новую, нигде никогда не виденную, никогда не узнанную жизнь. Жалеют и немного рады, что эти люди уже никогда не будут иметь свое собственное хозяйство и не смогут хвастать в городе или на ярмарке своей собственной повозкой, своим конем. Рады были, предполагая, что эти люди некогда пожалеют о том, что сделали сегодня. А другие стоят взволнованные. Им больно и обидно. Они завидуют колхозникам, завидуют, и обидно им, что не они, а вот эти первыми пошли, и что им придется быть лишь последующими. Завидуют, что не они, а вот эти имеют возможность хвалиться, что первыми организовали колхоз, что не про них, а про этих будут говорить в городе на рынке и на ярмарках люди.
Неожиданно до холма долетели звуки колоколов.
Прислушался к колоколам Клемс и придержал на минуту коней. Не понял он, в чем дело, почему звонят.
По второму разу шли уже плуги по ржищу. Уже обтерлись лемехи о жесткую сырую землю и заблестели на солнце. Уже близко подошли к меже.
Из-за холма, где церковь, вышла большая толпа людей. Впереди шел батюшка и, макая кисть в воду, которую нес в посудине церковный сторож, брызгал водой на поле. За батюшкой мужчины несли иконы. В толпе пели какую-то молитву, нельзя было разобрать ее. Пение заглушали колокола. Когда вышла толпа на поле, они затанцевали в какой-то бешеной радости, загудели на разные голоса.
— Блям-блям-блям-бом, блям-блям-блям-блям-бом, блям-блям-блям-бом...
Гудели колокола, а плуги поднимали землю. Земля легко распрямляла грудь, раскрывала нутро свое людям, радостная от того, что пришли к ней с весенним солнцем, чтобы разорвать на ней вековые цепи меж.
Ближе и ближе подходили к меже плуги. Межа насторожилась, ощетинилась прошлогодней сухой травой.
По полю, вдоль межи колхозной и деревенской земли, идет с иконами толпа крестьян. Мужчины без головных уборов, женщины в белых праздничных платках. Идет впереди батюшка и орошает поле свящепной водою. За батюшкой поют, и ветер доносит к колхозникам слова:
О-о-отче на-а-аш,
Иже еси на небеси-и-и!..
Клемс остановил коня как раз на холме, улыбнулся.
— Межи наши они обходят, священной водой поливают свое поле, чтоб зараза наша не переползла туда.