Отошел от колодца дед. Он вспомнил о том, что случилось, и закричал тихим надорванным голосом:
— Старосту! Старосту сюда!..
За дедом сразу, хором, закричали кому-то женщины:
— Старосту!
— Скорее старосту!
С двора метнулись на улицу дети, стайкой помчались на старостин двор. Прибежала от соседей жена Мирона. Женщины дали ей дорогу. Она, проклиная страшными словами убийцу, медленно вошла в клеть, остановилась у порога, словно раздумывая, что предпринять, и, застонав, бросилась на землю возле мужа.
Пришел староста. Убийце, хоть не удирал он и не был страшен, сыромятным жгутом связали за спиной руки. Женщины отнесли в хату жену Мирона. Староста закрыл дверь клети и приказал десятскому никого туда не впускать, пока не приедет урядник. Лазаря повели в волость. За ним на улицу вышли соседи. Мальчик стоял посреди двора молчаливый, с громадной, скрытой где-то внутри, болью. К нему подошла одна из женщин, и, погладив по голове, сказала:
— Осиротел ты, хлопчик, из-за чего сиротою стал... боже ты мой...
Теплая рука женщины отогрела, растопила застывшие комком под горлом боль и слезы, и они прорвались. Мальчик не сдержал придушенный сдавленный крик и быстренько ушел со двора с дрожащими над поникшей головой плечами.
Сошлись и столпились у дороги кусты ольшаника. Убрались они в белый мягкий наряд и о чем-то советуются между собой тихими, таинственными шорохами.
Вверху поредели тучи. Свесился с тучи, зацепившись одним рогом за край ее, месяц и подглядывает, что делают кусты, освещает белые их одежды.
Панас шел, потупив глаза, видел в стороне вверху месяц и прятал от него глаза, хотел продлить живую нить воспоминаний. Но под ногой затрещал тонкий лед. С ним сразу пропала дремота, и где-то далеко в памяти уже скрывалось то, что было вот-вот припомнилось. В лицо Панасу с поля подул холодный колючий ветер. Панас еще глубже насунул на голову шапку, запрятал руки в пазуху пальто и пошел быстрее.
* * *
Спал Панас поздно и проснулся тогда, когда за дверыо его комнаты начала петь хозяйкина дочка. Она подметала пол в сенях голышом и дискантом вытягивала слова песни:
А мой миленький, голуб сизонький
Коника седлает...
Песня обрывалась, тогда быстрее ходил веник, но вскоре он утихал, и опять начиналась песня. Панас прислушался к песне, глянул на часы, быстро оделся и вышел умываться.
— Что-то никогда не видно вас,— обратилась к Панасу девушка,— всё вы пропадаете где-то, никогда не погуляете с нами. А у нас вчера вечерника была, всю ночь танцевали,— сообщила она.
— Ах, вот жаль, я не знал; пришел бы.
— Другой раз приходите, еще будет вечеринка,
— А примут ли меня девчата?
— Ого! Еще как! И полюбят!
— Если так, тогда обязательно приду.
— Смотрите ж...
Из дому Панас пошел в сельсовет. Шел улицею возле кооператива, надеялся встретить кого-нибудь из знакомых. От кооператива навстречу ему пошла женщина. Поравнявшись с ним, женщина заговорила долго и путано о больном теленке, просила разрешения зарезать его на мясо и, говоря, комкала пальцами угол байкового платка.
— Ты в совет, тетка, сходи, я не имею права давать такое разрешение, это совет делает,— говорил ей Панас.
Женщина не хотела понимать его слов. Она еще более настойчиво просила:
— Будьте таким добреньким, товарищ представитель, пожалейте меня, бедную, а то никак я правды не найду. У кого так и слишком жирно, а кому так и совсем надо постить. Где ж она та правда? Кто так и свиней, и телят порезал, а я, пускай люди вот скажут, не враг какой-нибудь, все свиньи живые, а теленок больной, третьи сутки не сосет, в рот не может взять...
Со стороны подошел мужчина. Он вмешался в разговор.
— Вы пособите ей, товарищ, теленок этот у нее какой-то нескладный, клыки у него, что ли, во рту, сам себе поколет и не берет сосать, потому что болит... А так у нее все имущество не разбазарено, все на месте, как было.
Поддержанная словами мужчины, женщина не отходила.
— Вот и соседи знают, какой я есть приятель советской власти, поросенка я даже и не тронула, раз власть разбазаривать не разрешает, а теленок совсем плох, совсем не сосет...
Объяснений Панаса женщина не слушала, не хотела понимать их, и Панас отошел от нее, посоветовав:
— Иди, тетка, в совет, к Камеке, а я сейчас приду туда, может что-нибудь сделаем.
Но к Панасу подошли еще две женщины, и старшая сразу заговорила: