— А теперь подпишем все,— говорит тот, кто водил карандашом,— и занесем, а завтра выедем и мы в поле.
Он медленно, ровно, но так, чтобы отличалась подпись от всех ранее написанных в заявления слов, вывел буквы своей фамилии и за твердым знаком, написанным в фамилии, загнул вниз под слово крючок. Потом передал заявление и карандаш другим, чтоб подписали...
Ржавое железо лопаты наплыло, заслонило собою солнце, выросло в большое и тяжелое, опустилось на голову и прижало Панаса к земле. И тогда вокруг него в каком-то диком хороводе закружились, запрыгали с искривленными злыми лицами женщины. И среди них, смешно поднимая высоко вверх ноги, держа над головой икону Христа, который за стеклом окрашенных рам копировал монаха, прыгал сам мопах. Потом все пропало.
Откуда-то с поля прилетел ветер. Он задержался, закружился над лицом Панаса, отвернул со лба у него небольшой локон волос, заслонявший ему глаза.
С поля от оставленных коней бежали в разные стороны два человека без фуражек. За одним из них, бежавшим в деревню, гнался, высоко поднимая ноги, человек в рясе и махал иконой, а за ним почти бегом с криками шли женщины.
Панас лежал поперек загона плечами на мягкой свежей пашне. Он далеко закинул голову, вытянулся во весь загон и, раскинув руки, закрыл собою землю.
* * *
Над землею медленно поднималось и плыло вверх, в безграничный голубой простор, горячее весеннее солнце.
Под солнцем в бороздах на пашне стояли запряженные в плуги кони, ждали пахарей.
Бигосово — Минск, 1930 год
Переводчик Николай Горулёв