— Как мы слышали, вы много где людям, товарищ, душу подняли, так просим и к нам прийти, поговорить с нами немножко.
— Обиду нашу выслушать,— добавила другая,— а то никто к нам не заглядывает. Слышим мы, говорят это все, что ходит представитель, так мы ждали-ждали и видим,— никак он к нам не дойдет, все мимо проходит, и пошли искать... Так вы приходите, мы от имени всех просим.
— Я приду,— ответил Панас,— скоро приду на ваше собрание.
Подошла Галина и поздоровалась за руку. Женщины попрощались.
Уходя, старшая еще раз сказала:
— Так приходите, товарищ, а то обидимся.
— На этих днях приду, тетеньки.
— Вот будем рады,— отозвалась женщина,— а то мы ничего не знаем, запуганные мы.
— О чем это она? — спросила Галина.
— На собрание к себе приглашают, я у них не был еще.
— Неужели не был? А я думала, что ты всех уже обошел в нашем совете.
— Как видишь, не всех. А ты чего так рано здесь?
— Тебя давно не видела,— игриво ответила Галина,— тосковать начала, вот и пришла.— И добавила: — Сатин будут давать на платье, так я хочу взять себе.
— А-а, ну, бери, бери, наряжайся, хлопцы больше любить будут.
— И я так думаю... А ты не слишком болтай, а то бабы поглядывают, еще сплетничать начнут. Я пойду. Приходи к нам.
— Приду на днях.
— А вчера, наверное, страшно было идти? — сказала и смутилась.
— Нет, я даже не заметил, как пришел домой.
— А я думала — боялся. Ну, я пойду. Ты слышал,— проговорила она, уже отходя,— поселок ночью сгорел.
— Поселок?
— Да.
— А я думал, что в соседнем сельсовете.
— Нет. Поселок. Наверное, сами как-то не досмотрели...
Галина пошла в магазин, а Панас направился в сельсовет. На улице ожидала его женщина и все так же мяла пальцами угол большого байкового платка. Она в сельсовет пошла вместе с Панасом.
* * *
Близилась весна. С утра и до самого вечера небо было чистым, незатуманенным, и по небу, забирая с каждым днем все больший круг, проходило свой путь солнце, обильно поливало заснеженную землю светом и бесстыдно заглядывало в окна Панасовой комнаты, напоминая о весне.
Панас лениво потянулся, ночыо не отдохнул, хотелось спать, отбросил от себя газету и отвернулся к окну. Посидел немного так, глядя во двор, потом лег на подоконник грудью, положил руки и на руки склонил голову. Солнце ласково согревало голову, и не хотелось поднимать ее.
По дороге от кооперации шли женщины. Они остановились и перед тем, как разойтись, о чем-то беседуют. Одна из женщин развернула небольшой сверток, показывает другим. Сбоку стоит Галина, голову, повязанную платком, она подняла вверх и глядит на солнце. Солнце светлое и по-весеннему радостное. По-весеннему радостная и Галина. А то, как она глядит на солнце, прищуривая глаза, напомнило Панасу прошлое, и его, и Галины.
Панас вырос вместе с Галиной, и наверное потому, что рос с нею вместе, почти на одном дворе, ощущал к ней дружескую привязанность и держался с ней запросто. Эти отношения шли с детских лет, когда вместе играли, вместе лазали по огородам. А потом уже, значительно позже, близость эта начала теряться. И когда Галина, как в детские годы, иногда обнимала его за шею и наклонялась к нему, чтобы сказать ему что-то на ухо, он розовел, его щеку обжигало тепло щеки Галины, а руки дрожали, касаясь локтями ее груди. Чувствовал тогда Панас, что в его отношениях с Галиной появляется нечто новое. Впервые он ощутил это однажды во время разговора с Галиной на вечеринке. Галина долго кружилась в польке, в вальсах, пока совсем не устала, схватила Панаса за руку и повела его за собой на двор. В сенях Панас спросил ее:
— Здорово ты заморилась? Крутил он ведь тебя весь вечер...
Галина наклонилась к нему и, чтоб не слушали другие, перебивая речь хохотком, сказала:
— Накрутил, это ничего, но он, дурак этот, танцуя, так сжал рукой меня за сиську, что я хотела ему локтем в зубы ударить и бросила танцевать.
Панас покраснел, смутился и ничего не ответил.
А еще позже случилось такое, что пугало Панаса и мешало встречаться с Галиной.
Приехав однажды с поля, Панас выпряг лошадь, завел ее на лужайку и оттуда пошел к Галине. Как и всегда, он постучал со двора в окно. На стук никто не откликнулся. Галины в хате не было. Панас прислонил лицо к стеклу и заглянул в хату. В прохладной темноте ее он увидел незастланную кровать и на кровати, на подушке, сонливую черную кошку. Кошка лежала, съежившись, неподвижно. А из-под печи из щелины выбежала на хату маленькая мышь, остановилась осторожно и водит в стороны мордочкой, нюхает. Вот она вытянула мордочку в сторону окна, глянула на Панаса, и, вильнув по полу острым хвостом, шмыгнула сквозь щель под пол. Панас стукнул сильней в стекло и отошел. На двери в сенях, увидел он, висел маленький замок. Панас остановился, тронул рукой замок и пошел через двор в огород.