— Если бы тебя кормили как быка, — резонно заметил Богумил, — ты бы в пещеру свою ни в жисть не влез. Застрял бы головой внутрь, хвостом наружу, ждали бы, пока пузо от голода схуднет.
Лукерья, пока Богумил веселился, тоже вглубь пещеры удалилась, порылась в сундуке, отыскала там крепкую мужскую рубаху цвета пожухлой травы, коричневые штаны да сапоги, простые, но главное — на ее ножку как влитые сели. Обрадованная девица подпоясалась темным кушаком и в таком виде явилась пред очи Богумила и Горыныча. Те мигом замолчали, разглядывая стройную, как тростиночка, Лушу, в непривычной одежде. Первым очнулся богатырь.
— Этта чегой-то? — пробормотал он. Потом в нем, видимо, наставник пробудился. Он погрозил ведьме пальцем и сердито сказал, — Негоже девицам в мужском платье ходить!
— Негоже, конечно, — согласилась Луша. — Да только поглядела бы я на тебя, как бы ты в женском на Горыныче полетел али по лесу через корни да упавшие стволы перебирался. А еще раз пальцем мне погрозишь, так и знай, откушу!
— Ведьма, — фыркнул Богумил.
— А то! — гордо выпятила грудь Луша, заметив, как хитро подмигнул трехглавый змий. Сразу тремя глазами.
Выбрались путники из пещеры следом за Горынычем, с улыбкой глядя, как, кряхтя и охая, расправляет он крылья, топчется лапами, разминая. Первым на спину ему взобрался Богумил, поттаскивая тяжелый меч. Щит он закрепил на спине, отчего стал напоминать неповоротливую черепаху. Богатырь подал было руку Луше, но Горыныч его опередил, подставляя ведьме крыло, по которому она взошла, будто царевна на крыльцо.
— Передо мной садись, — посоветовал Богумил. — Упадешь с непривычки.
В этом Лукерья решила с ним не спорить, рассудив, что на трехглавом змие она и вправду прежде не летала, а сын Ивана-царевича при ней с него ухитрился не упасть. А еще ведьма подумала о том, что дорога их ждет дальняя и трудная. В Академии веселиться — это одно, а вот в пути или еще пуще в битве, лучше, чтоб подле тебя был тот, кому доверяешь. Луша знала, что просто так ничего не бывает, коли выпала ей участь идти с Богумилом, сталбыть, так и должно быть. Что-то ждет их такое, с чем только он справиться сможет. Она тяжело вздохнула, понимая, что довериться ему будет ой как непросто, но богатырь понял по-своему:
— Не страшись, Лукерья, — неожиданно серьезно произнес он. — Все у нас получится, я тебя не оставлю.
И от этих простых слов, сказанных Богумилом, стало вдруг на сердце Луши капельку теплее. А потом Горыныч взлетел.
Глава 24. Алая лента
Одной рукой Луша вцепилась в колючую и скользкую чешую, царапая пальцы, а другой крепко схватилась за выскальзывающую сумку с припасенными зельями, отварами, живой водицей и пирогами. И только убедившись, что сидит она крепко, девица зажмурилась и звонко и со вкусом завизжала. Горыныч от неожиданности чуть не забыл, как летать, будто в яму провалился, отчего Лукерья закричала с новой силой. Голос у ведьмы был громкий, сильный, недаром любила она песни разные петь, порой даже громче, чем все остальные ведьмы вместе взятые.
Первым это понял Богумил. Сжал ногами спину Горыныча, освобождая руки, притянул к себе голосящую почем зря Лушу, а после принялся осторожно разжимать окровавленные девичьи пальчики, которыми она отчаянно цеплялась за чешую.
— Лушенька, не надо так, моя хорошая, — спокойно, будто ведьма в его руках не извивалась и не орала дурниной, говорил богатырь. — Не пугай Горыныча, он и без того тебя дюже боится. Я тебя держу, видишь? Честно держу.
— А вдруг не удержишь? — всхлипнула Луша.
— Слово даю, не отпущу, — серьезно пообещал Богумил.
И куда только делся прежний баловень? Тот, что мечом размахивал в разные стороны, едва стену не разрубив? И в рубахе алой по лесу бродить собиравшийся? Богатырь, сидевший за ее, Лушиной, спиной, был силен и спокоен, а его рука, уверенно прижимающая ведьму к твердому мужскому телу, казалась крепкой и надежной. Мало-помалу Лукерья успокоилась, приоткрыла один глаз и принялась с интересом разглядывать проплывающий под ними лес.
— А куда мы летим? — спросила Лукерья.
— Знамо куда, на восток. Как Нестор говаривал, — отозвался Богумил.
— Далеко?
— Никому не ведомо, — вздохнул богатырь. — Коли прежде знали бы, давно источник отыскали. А теперь надо во все глаза глядеть, как чего диковинное приметишь — сказу скажи. Эх, зря я клубочек путеводный не прихватил…
— Клубочек путеводный? — эхом отозвалась ведьма.
Позабыв о скользкой чешуйчатой спине, она подскочила и принялась рыться в сумке, стараясь что-то отыскать. Богумил за ее спиной проворчал что-то про неугомонных девиц, покрепче перехватывая ведьму и надеясь, что ищет она не зеркальце, чтоб поглядеть, не растрепались ли косы. Впрочем, вслух он ей это говорить не стал, побоялся, что рассерженная ведьма или проклятье какое наложит, или, что того хуже, с горыныча упадет.
А летели они ой как высоко. Поначалу трехглавый змий задевал хвостом острые еловые верхушки, а после набрал высоты и теперь отфыркивался от облаков. Лес же остался где-то далеко книзу, вокруг простиралась бело-голубая небесная гладь. И было бы красиво, коли не дул бы со всех сторон холодный, пронизывающий до костей ветер, сперва слабо ощутимый, но с каждым взмахом горынычева крыла подбирающийся все ближе. Луша поежилась, но в сумке копаться не перестала. Богумил же лихорадочно вспоминал нужное заклятье, которое не испепелит всадников трехглавого змия, но обогреет. Вспомнил, прошептал тихонько, ибо настоящее колдовство криков да спешки не любит. Вмиг ледяной ветер сменился теплым и ласковым, будто морозить путников передумал.
Удивленная Луша едва не свернула шею, оборачиваясь, чтобы поглядеть на спасителя, в котором она видела лишь избалованного царевича. Сколько еще секретов таит Богумил?
— Согрелась? — с улыбкой спросил он.
Лукерья кивнула, в последний раз нырнула в сумку с головой, а через мгновение вынырнула оттуда с победным кличем. В руках у девицы извивалась алая лента. Та самая, зачарованная Васеной.
— Нашла! — радостно кричала ведьма. — Клубочек путеводный нашла!
— Лушенька, это же не крубочек, — задумчиво пробормотал Богумил. — У того нитей хватит трижды лес обернуть, а тут лишь коротенькая лента, такую только в косу вплетать…
— Тьфу на тебя, — отмахнулась Луша, от резкого движения едва не упавшая с Горыныча. — Ее Васена чаровала, путеводная она. Вот, погляди!
Лукерья сжала ленту в ладошках, прошептала что-то, а потом, будто птицу из рук, выпустила алую ленточку на волю. Подхваченная ветром, она закружилась, завертелась, улетая от путников прочь.
— Как же это? — расстроенно вздохнула Луша. — Неужто колдовство Василисино не сработало? А ленточку-то как жаль, подарок же…
Она спрятала лицо в ладонях, чтоб не видел Богумил, как сильно она расстроена. А еще, чтоб предательские слезы не показывать. Как вдруг крикнул уже богатырь:
— Луша, глянь, летит!
И точно! Алая змейка, извиваясь, летела супротив порывов ветра прямехонько на восток, туда, где по словам Нестора прятался сказочный источник.
— Горыныч, за ней! — приказал богатырь, и змий, коротко дохнув огнем в знак согласия, устремился за неуловимой алой ленточкой. На его спине радостно смеялась рыжеволосая ведьма.
Сколько они так летели, Луша не ведала. Глаза слезились от настойчивого ветра, ныли поцарапанные пальцы. Но она не роптала, отваром целебным и после польет, а теперь главное — до места заветного добраться. Вот только лес закончиться не успел, появились покатые крыши небольших домиков первой на их пути деревушки. Горыныч снизился, следуя за лентой, а та вела их все ближе и ближе к земле, пока не упала и не свернулась калачиком у одной из избушек.
На деревушку опускались первые сумерки, и Луша видела, как загораются робкие свечи в оконцах соседних домов. И только та изба, к которой их привела ленточка, глядела на мир черными окнами. Ленту на всякий случай Лукерья подняла, на запястье повязала, чтоб не потерять. Коли сюда она их привела, сталбыть, есть тому причина, осталось лишь ее отыскать. Судя по всему, Богумил думал также. Он попросил Горыныча местных не пугать, спрятаться за пригорочком, что виднелся неподалеку. И даже выдал ему с собой окорок, чтоб не так грустно прятаться было. Луша от трапезы бы тоже не отказалась, но сперва надо было понять, куда их лента привела.