Я был рад, что мы наконец приближаемся к противоположному берегу. За камышами вырисовывались хижины, деревья и поля, однако людей я не видел. Да и у кого могло бы появиться желание переправиться в то опасное место, которое мы только что покинули? Течение стало слабее, ветер утих.
Но я хотел еще кое-что спросить у монаха. «Святой отец, — обратился я к нему, — считая происхождение этих бед сверхъестественным, вы постоянно упоминали о гневе божьем. Я не собираюсь подвергать сомнению эту возможность, но мне хотелось бы все же знать ваше мнение относительно объяснения, противоположного вашему: не является ли „черная смерть“ игрой…» Меня прервал какой-то резкий звук, священник вздрогнул и оглянулся. Женщина, неожиданно пробудившись, привстала, раскрыла глаза, ярко-синие и неестественно широкие на водянистом, распухшем лице, указала рукой в мою сторону, вскрикнула, потом что-то прошептала, как сомнамбула, и снова погрузилась в сон. Я уверен, что ни крестьянин, ни перевозчик ничего не заметили, а купец ограничился тем, что посмотрел на меня с подозрением. Молодой человек спал. Что слышала и видела эта женщина, что она узнала во мне? На одно мгновение мне почудилось, что она теснее связана со мной, нежели со своим спутником. Но как? Может быть, ее ребенок будет похож на меня? Эти мысли слишком быстро промелькнули у меня в голове, и я не смог полностью уяснить их себе. Монах сделал мне знак молчать и не задавать неуместных вопросов. Все уже успокоилось. Каждый снова заговорил о своем: крестьянин — о скоте, купец — о деньгах и своем дитяти, а монах читал молитвы. Гребя одним веслом, перевозчик стал подгонять лодку к берегу, к деревянному причалу, наполовину скрытому в камышах. Я хорошо помню это мгновение — мы все привстали, нагруженные мешками и узлами, женщина тихо стонала, уже не обращая на меня внимания, а перевозчик напряженно греб, глядя назад. Из камышей вылетели утки, вода клокотала вокруг лодки.
Лодка остановилась, можно было выходить. Канат, закинутый на сваю, придерживал лодку, перевозчик помогал пассажирам вылезать. Я пропустил вперед всех по очереди — женщину, молодого человека, купца, монаха; все они не без труда выкарабкались на берег и, немного помедлив, отправились восвояси. Никто не попрощался со мной, а перевозчик явно не собирался мне помочь. Ворча, он вернулся в лодку, наверно чтобы отыскать еще один канат и привязать корму. Мне пришлось ждать, когда лодка встанет во всю свою длину вдоль причала, чтобы тогда выбраться на берег без помощи, которой я, верно, не стоил. Все время невнятно бормоча про дурной глаз — очевидно, он и вправду подразумевал меня, — он возился рядом, разыскивая что-то под снастями и парусиной, скатанной в рулон и прислоненной к одному из бортов. Казалось, он никак не может найти то, что искал. Может быть, он искал и не канат, а что-то другое. Вдруг он показался мне полоумным, как его дочка и, наверное, вся его родня. И тут же я услышал протяжный крик. Перевозчик отскочил, толкнув меня. Его шапка и вместе с ней капли воды пролетели около моих ушей; он двигался шаткой походкой, прыгал через скамейки, закричал еще что-то и, пытаясь выбраться на берег, упал между лодкой и причалом и остался висеть в таком положении, болтая в воде ногами. В это же мгновение снова раздался истошный женский крик, который был подхвачен и продолжен лаем собак.