— Сударыня, — обратился он к окаменевшей Нож, — мы скрестили клинки, и оба устояли на ногах, невредимые. Стало быть, поединок был равный, а предмет спора исчерпан… Ничья.
Нож продолжала молчать. Замерли на месте и остальные свидетели происшедшего…
— Но я готов смиренно признать и собственное поражение, поскольку все, что я хотел, — это помочь во врачевании одной из ваших спутниц… И помочь срочно, ибо рана скверная…
Первым опомнился Бирам, но он был слишком хитер и мудр, чтобы брать на себя бразды правления в этом непростом деле, которое по всем статьям — военное, а не торговое. Пусть вперед Гадюка начнет выпутываться, а уже он тогда подсобит. Купец оказался прав, как и обычно, иначе бы он не был удачливым купцом, но и Гадюка, также по горло набитая опытом и умом, не сплоховала:
— Рана выглядит гадостно, это да, сударь. Мы же идем налегке и знахаря не взяли. Сама я только и умею, что грамотно перевязать. Но тут этого мало, судя по всему, да? Мы рады вашей помощи.
— Да. Чистые тряпки мне надобны и горячая чистая вода, нужные травы у меня всегда с собой. У рапторов на когтях нечто вроде отравы, от них плоть гниет и стремительный смертельный жар по телу. Есть ли у вас…
— Да, сударь, — перебил его купец. Вот чистейшее полотно на тряпки, а вода уже согрета на костре. Помогите, и я заплачу, сколько скажете.
Юноша коротко взглянул на него, и купец даже поежился внутренне — столько высокомерного недоумения отразилось в этих синих глазах…
— Сие лишнее. Итак… — Вдруг юноша возвысил голос и приказал: — Прошу всех не волноваться, ибо сейчас появится мой зверь, он никого не тронет!
И пусть слова этого громкого приказа внешне походили на просьбу, они возымели необходимое действие, переполоха не случилось… хотя… при других обстоятельствах…
Затрещали кусты и на полянку тяжело выпрыгнул здоровенный зверь, да из таких, о которых уроженцы Суруги и Лофу только в сказках слыхивали: в два локтя высотой, но длинный, с огромной зубастой пастью, с длинным хвостом, на конце которого также торчала оскаленная пасть, только маленькая, на сильных толстых лапах когти — еще побольше, чем у церапторов… Боги, это же охи-охи! А клыки!.. Ой… А в пасти-то, в пасти…
В зубах у охи-охи болталась добыча: мертвый цераптор, чуть поменьше, быть может, только что убитого, но — тоже весь такой страшный… А вокруг могучей шеи у охи-охи свободно обернута ленточка, по виду шелковая, в знак того, что эта кошмарная тварюга — ручная, вроде домашнего песика.
— Гвоздик, спасибо, дорогой. Выпусти его, он не съедобный. Вот так… Ляг или сядь, но не балуйся, ладно? Нет, ты все хорошо понял!?
Охи-охи зарычал обиженно, испустил тяжелый вздох и, отойдя на несколько локтей от выплюнутой добычи, брякнулся на примятую траву. Хозяин недвусмысленно дал понять, что не расположен шутить и играть, поэтому пропади все остальное пропадом, съедобное и несъедобное, а он, Гвоздик, хорошенько поспит среди этого дурацкого гвалта. Еще вспомните, еще сами играть позовете, да поздно будет, он нарочно не проснется, раз так!
— По следам судя, эта парочка давно за вами следовала, неужто вы не видели?
Воительницы переглянулись.
— Нет.
— Тем не менее. Сейчас мы взболтаем отварчик и на рану польем. Это даже хорошо, что она без сознания, жидкость довольно едкая… Но зато — действенная… И сразу же повязку.
Кто-то тронул юношу за локоть. Он обернулся — это была Нож, с виноватой улыбкой на обычно свирепом лице, а чуть сзади, за ее плечом, стояла Гадюка.
— Сударь… Гадюка… наша старшая говорит… и я с нею полностью согласная, и прошу меня извинить… До сегодняшнего утра я не видывала такого удара. Вот.
По мнению Гадюки, извинительная речь могла бы звучать и более связно, но с другой стороны — чего еще ждать от простой воительницы.
— Сударыня, моей заслуги в этом немного, просто сталь хороша. А вот ваш клинок был чуточку перекален… Однако, сударыни, — юноша перевел взгляд на Гадюку, понимая, что она здесь старшая воительница, — раненой лучше всего было бы поспать, но я настоятельно советую свернуть бивак и поспешить. Солнце почти в зените, до заката далеко, но и до безопасных мест путь не близкий. — Он перевел взгляд на тихо подошедшего Бирама: — Велите собираться сударь, это будет хорошее решение. Не стоит мешкать.
Купец немедля подал рукой сигнал своим племянникам, однако решился спросить:
— Но, сударь, если вы следуете тою же дорогой и в том же направлении, — быть может, нам следует объединить силы на этом отрезке, и дорога перестанет быть опасной? И мы сможем тогда не торопясь отдохнуть, подкрепиться… Раненая поспит, опять же…
— Во-первых, я очень и очень спешу. А во-вторых, ночью, которая непременно воспоследует за днем, объединение наших сил не намного уменьшит риск. Повторяю, днем здесь вполне нормально, как и всюду в Империи, а ночью Плоские Пригорья — опасные края.
Вдруг, не дожидаясь ответа, юноша поднял голову: вдали по дороге, навстречу им клубилась густая пыль…
— Трое, всадники. Но это не тревожно, не бойтесь, просто встречные путники.
Всадники — действительно, их было трое — мчались по дороге бешеным галопом, но внезапно они сбавили ход, потом развернулись, поперек дороги, и рысцой направились к стоянке.
Все лошади были вороной масти, как и у юноши, но у каждой белое пятно во лбу, и размерами они ее превосходили: так, по сравнению с конем главного из троих воинов, рослая Черника (кобылу звали Черника) выглядела щупленьким тонконогим жеребенком.
Да и всадники были под стать: когда главный из них спрыгнул с коня и подошел поближе, стало видно, что это человек богатырского роста и сложения: четыре локтя с пядью, так прикинул на взгляд купец Бирам. Крупная голова сидела на крутых плечищах, из-под шлема выбивались во все стороны жесткие прямые волосы, еще более светлые, чем у юноши, пришедшего на помощь раненой воительнице. Подошедший был очень молод, немногим старше юноши, но держался куда более сурово и резко. И гораздо более громогласно.