— А ты уже подумал над тем будешь работать на СБ или нет?
— Я не знаю, Рей, — это была та проблема, о которой я вообще не хотел даже начинать думать. Я хотел начать работать в Службе безопасности. Хотел до звездочек в глазах, но я Фолт, а еще я — Нейман. Мы долго разговаривали на эту тему с тем же Алексом Милтоном, с моим крестным, с Эдуардом… Мне не просто предлагалась работа, мне предлагалась именно Служба. Меня бы привели к присяге, как это делали мои предки, клянясь Служить Империи. Сейчас я должен был бы поклясться Служить Шории. Не правительству, а именно Шории, и я был не против. Эта присяга была магической, и нарушить ее без смертельного исхода для присягнувшего не получилось бы ни у кого. Я стал бы офицером СБ, которых на сегодняшний день было всего четверо, и одним из них был как раз Алекс Милтон. А всего офицеров могло быть пять, и за этим тоже следили наложенные давным-давно чары. Можно сказать, что данное звание дожидалось именно меня. И да, я просто грезил этим, в своих мечтах представляя церемонию. Но. Но заключалось в том, что мне пришлось бы отказаться от любого другого гражданства, кроме гражданства Шории. И Марина даже слышать не хотела, про то, что когда-нибудь переедет жить пусть даже в Хавьер. Не то чтобы я открыто спрашивал, но намеки делал. Она считала Шорию очень второстепенной страной и постоянно удивлялась, почему я все еще мотаюсь к ней во Фландрию, а не перебрался в эту продвинутую страну из моей дыры. Я не хотел об этом думать, во всяком случае, сейчас. — Рей, помоги мне Дефоссе выкурить отсюда, — жалобно произнес я, отбрасывая пока мысли о Службе.
— М-да, а вот с этим точно могут возникнуть определенные трудности, но давай попробуем. Только сперва в душ что ли сходи, да чем-нибудь подлечись, а то на тебя без слез не взглянешь.
— Спасибо, друг, ты как никто умеешь утешить.
— А почему твоя лоза тебя не лечит? — спросил он, новым взглядом глядя на мою татуировку.
— Надо же, догадался, — фыркнул я. — Ты же сам читал — артефакт или бракованный, или не продуманный. В любом случае я его случайно активировал и теперь вынужден терпеть нешуточную боль, когда лоза соизволяет меня полечить, что тоже не слишком приятно. А сейчас вообще выяснилось, что меня любимого надо беречь от тяжелых повреждений, чтобы это веселое граффити не залечило меня до смерти. Ладно, я в душ и пойдем выкуривать Лео.
Лео удалось выкурить только через неделю, и то, когда я, плюнув на гордость, заявился к Кристине и слезно умолял забрать мужа домой, потому что он нам сильно мешал. А мешал Лео действительно сильно, пытаясь присутствовать на каждой моей тренировке, чем очень сильно нервировал Эдуарда, который под пристальным взглядом своего родственничка дергался, чем в свою очередь нервировал Эвана.
Всю эту неделю Рей честно провел у меня, частенько сглаживая острые углы наших непростых отношений с Дефоссе. Исключением стал тот памятный вечер, когда его родственники закатили пир на весь мир, точнее на деревню. Я от лица Рея тоже был приглашен, но еще не до конца отошел от свадьбы Ванды, чтобы с улыбкой на лице брать стопку с очередным мутным содержимым, радуясь за семейство Диланов.
Когда Лео наконец-то убрался, все вздохнули с облегчением. Рейн отправился в Хавьер на свою стажировку, а мною Эд с Эваном занялись по полной. Эван все еще не оставлял мечты сделать меня если не мастером абсолютного боя, то кем-то очень близко его напоминающего. Могу с гордостью сказать, что что-то ему в итоге сделать удалось. Особенно мне нравилось то, что я вижу в зеркале. Вот только когда я надевал одежду, принятую носить на различных приемах, то выглядел я в ней худощавым, и почти не развитым в физическом плане, что еще усугублял мой невысокий рост. А мои любимые футболки почему-то не проходили дресс код. Поэтому сомневаюсь, что хоть кто-то подумал о том, что я гораздо сильнее, чем выгляжу. Зато это в будущем могло быть отличным подспорьем в плане маскировки, по крайней мере, мне хотелось бы об этом думать. В конечном итоге, собираясь на очередной прием, я стал нацеплять на себя очки без диоптрий и все больше становился похож на обычного ботаника, который полностью погряз в семейных делах и от натуги, вчитываясь в договора, особенно в то, что было написано самым мелким шрифтом, по молодости лет посадил себе зрение. Марина моего веселья не разделяла и, в конце концов, заставила меня расстаться с моими очками, чем на некоторое время взбудоражила общественность, и дала небольшую рекламу офтальмологической клинике своего брата, где сделали мне операцию на глаза и вернули зрение. Мне это не совсем понравилось, что за мой счет кто-то пытается навариться не особо честным путем, но своего недовольства я никак не показал. Марину я любил гораздо больше, чем какие-то непонятные даже мне самому принципы.