– Демоны тебя раздери, Санги! Я ведь лично помню, как это случилось! Усаги был пьян в тот день, да будь и трезвый – он не то что в геральдике, он грамоты толком не знал!
– И Его Величество Рабари – тоже был пьян и неграмотен, да?
– Нет, ты меня не путай. Рабари был и учен, и трезв, но у него голова от превеликих забот шла кругом в эти его первые дни правления, вот он и брякнул, не подумав. И то утро я весьма неплохо помню, с самого близкого расстояния. А потом уже Рабари постеснялся отменять принятое решение, как бы спрятал свою оплошность за предыдущую. Вот как дело было, Снег, дружище. Единственная туга, что никто, кроме меня, подтвердить сию истину не может.
– Погоди… А храмовые свитки, свитки Дворца? Уверен, если все их тщательно изучить, все до единого, то наверняка где-нибудь…
– Нигде, я проверял. Ни одного свидетельства, ни устного, ни письменного от древних тех объяснений не осталось.
– Ну, а раз так, если никто подтвердить не может, ни устно, ни письменно, то истиною, бесспорною, причем, будут служить мои рассуждения, для потомства в свитке запечатленные.
Санги Бо засмеялся, до икоты довольный, что ему удалось утереть нос самому Зиэлю, ибо сие – почти невозможное достижение для смертного.
Ухмыльнулся и Зиэль, которому показалось забавным столь ясное и наглядное подтверждение его собственных мыслей об относительности истин людских.
– Да подавись ты, и рассуждениями, и свитками, и самою истиной. А ну как через денек-другой не останется на Земле человеческого потомства, годного к воспроизведению? И жди тогда, покамест цуцыри читать научатся! А, Санги?
Санги Бо вместо ответа развел руками и подлил себе из котелка в кубок бурлящую розоватую жидкость.
– Что молчишь? Кстати, как считаешь: правильно я сделал, что Лину не показался? Мне, признаться, было завидно смотреть на вашу взаимную радость. Я ведь ему тоже не чужой!
– Правильно ты все сделал, Зиэль, совершенно правильно: зачем лишний раз мальчишке ум бередить?
– Вот и я так посчитал. Говорят, он в неплохого колдуна вырос, твоими чаяниями?
– Кое-какие способности есть, – осторожно откликнулся Снег, почему-то совсем не польщенный похвалами Зиэля.
– Еще бы, при такой-то умелой матушке, да с таким наставником… Я, грешным делом, удвоил против обычного магический панцирь, именно для того, чтобы ни он, ни его зверушки меня не обнаружили.
– Угу. А Гвоздик-то учуял.
Зиэль поперхнулся своей порцией взвара, затем сморщился и вылил остатки на землю.
– Ну и гадость же ты пьешь! С чего ты взял, что охи-охи меня учуял?.. Погоди, бороду протру, а то она вся на лысо вылезет от твоего варева…
– С того и взял, что он подошел и опрыскал тебя, пометил. Как доброго знакомого.
– Что ты врешь, выдурь старый! Где это он меня пометил???
– Не тебя, а когда ты камнем был.
– Все равно врешь! Не мог он меня коснуться, ни сам, ни отходами своими. Ни даже дыханием, чтобы ты знал! Вот за что я вас, людишек, и не люблю: всегда норовят гадость ближнему смастерить, и сказать, и сделать… и карман изнутри пометить – только подставь!
Зиэль несколько мгновений уничтожающе смотрел на хохочущего Санги Бо, потом встал и подошел к небольшому кусту ракиты. Стоило ему прикоснуться к ближайшей из веток – а это уже не куст: здоровенный конь, оседланный и взнузданный, мастью – серый в яблоках.
– Выпью-ка я винца, вместо того, чтобы порубить на мелкие куски некоего старца, выжившего из ума весельчака, – сообщил Зиэль коню и вынул из седельной сумки небольшой узкий кувшин.
– Будешь, Санги?
– Нет, я в военном походе. Я лучше взварчику.
– Отравчик у тебя, а не взварчик.
– Меня устраивает. – Санги Бо, видимо, устал смеяться и теперь смирно сидел спиной к костру, покачивая кубком с остатками взвара в нем. Смотрел он, вроде бы, и на Зиэля, но, в то же время, как бы и сквозь него, туда, на восток, на неровные желто-красные дали, дрожащие в робком мареве осеннего полдня. Лицо его, худощавое и всегда бледное, ныне осунулось и побелело еще больше, холодный взор, обычно непроницаемый для чужого любопытства, казался смягченным, чуть ли не растерянным…
– Боишься, святой отшельник Снег?
Тот, кого попеременно называли то Снегом, то Санги Бо, немедленно вынырнул из задумчивости, взор его стал прежним, внимательно-холодным. Помолчав еще самую малость – ответил, правильно поняв, о чем спрашивает Зиэль: