Я, молча, сносила мелкие пакости, чувствуя, как раздражение растет, усиливаясь под гнетом тридцатиградусной июльской жары. Не знаю, насколько бы хватило терпения, прежде чем оно перебралось бы за отметку "хватит, пора ябедничать", если бы не тайная помощь двух женщин. Одной из них стала тетя Зоя - уборщица, которая, хоть и не разбиралась в профессиональных тонкостях, зато была в курсе многих секретов этого и других отделений, слыша и видя все вокруг, при этом сама оставаясь в тени. Кому какое дело до тетки со шваброй?
Не знаю, как так получалось, но я почти всегда находила общий язык с обслуживающим персоналом. Возможно, потому, что замечала этих "невидимых" людей и никогда не считала зазорным первой поздороваться, перекинуться парой слов. Вот и с тетей Зоей мы быстро поладили. В первый день, услышав из моих уст слова приветствия, она проводила меня недоуменным взглядом, уже успев наслушаться о моей "родословной", о которой шептались в каждом углу. На второй - неуверенно кивнула в ответ. На третий - сама не заметила, как пожаловалась на пациентов из педиатрии, неизменно оставляющих органические следы в туалетах, а заодно на собственного внука, которому осенью в первый класс идти, а он буквы забывает. На четвертый - подсказала, что к Анатолию Львовичу - правой руке "Семеныча" лучше не соваться, пока тот не пообедал. Зато на сытый желудок, можно смело идти с просьбами, любую бумажку подмахнет, не вчитываясь. Еще через пару дней я знала о семейном положении всех сотрудников реанимации, некоторых особенностях их характеров, любимых и нелюбимых темах в разговорах.
Вторым моим помощником, что, собственно, неудивительно, стала медсестра Люба Трофимова, поившая меня чаем по ночам в этом самом отделении около шести лет назад. К моему стыду, я потеряла связь с Любашей, с того дня, как она сообщила о смерти Вари. С другой стороны, какие у нас могли быть точки пересечения?
- Тсс! - приложила она палец к губам, когда мы столкнулись в коридоре, и проговорила шепотом. - Дежурю ночью. Приходи, обсудим план военных действий.
Любина помощь и психологическая поддержка оказались неоценимыми. Она возвращала на место документы, вылавливая их в самых неожиданных местах, скидывала смс-ки, сообщая, где прячутся "партизаны" - в смысле, нужные мне доктора, а заодно и места дислокации главного противника, дабы избегать открытого огня. В итоге работа продвигалась, пусть медленно и с небольшими срывами.
- Ненавижу! - шепотом ругалась я в одну из ночей, когда обнаружила, что пациенту, родных которого мне с неимоверным трудом удалось уговорить на экспериментальное лечение два дня назад, до сих пор не начали вводить препарат. - Мы же пытаемся добиться одного и того же! Зачем ставить палки в колеса?!
- Не сердись, Сань, - пыталась утихомирить меня Люба, подсовывая в руку красную в горошек чашку с какао. - Семеныч - он, правда, нормальный мужик. Просто все пять лет, что тут работаете, постоянно конфликтует с начальством, а ты под обстрел попала.
- Неудивительно, - проворчала я, вдыхая аромат любимого с детства напитка. - Он кого хочешь до ручки доведет.
- Да не со зла, говорю ж тебе! - вспылила Люба, стукнув ладонью по столу. - У него тоже на уме эксперименты всякие. Твердит, что есть способы безнадежных больных из комы выводить, но руководство не дает добро на испытания. А тут ты появляешься со своими исследованиями. От горшка два вершка, уж извини за выражение, а перед тобой расшаркиваются и ему велят делать то же самое. Ты бы тоже не обрадовалась.
- А что за эксперименты? - подалась вперед я. Еще бы! Зазвучала одна из моих "любимых" тем.
- Да шут его знает, - отмахнулась Люба. - Я не вникала, хотя чует мое сердце, он их в тайне проводит. К одному больному в последнее время зачастил, к Макарову из 341-ой. Стоп! - Любаша звонко хлопнула себя по лбу. - Сань, я этого тебе не говорила, поняла?
Я энергично закивала, прикладывая руки к груди, мол, не подставлю ни в жизнь!
Однако Любины слова меня заинтересовали неимоверно. И назавтра, раздобыв карту Макарова Максима Ивановича 27 лет отроду, принялась изучать историю болезни. Она оказалась банальной и глупой. Травму головы, приведшую к коме, пациент получил во время пьяной драки в баре.
Интересно, почему Кондратьев заинтересовался именно этим больным? В отделении таких сейчас около десятка. Ведь судя по карте, шанс, что Макаров очнется, фактически нулевой. Хотя Люба ясно сказала - моему нелюбимому доктору нужны именно "безнадежные". Что же это за исследования, вот бы узнать! Только учитывая наши "сердечные" отношения с завотделением, скорее посреди лета снег пойдет, причем, яркого розового цвета, нежели я получу ответы на вопросы.
Но на разведку я все-таки решилась. Поздним вечером, когда основной персонал покинул здание, а дежурные ушли пить чай, я проникла в 341-ю палату, дабы лично взглянуть на особенного пациента.
Ничего интересного я, разумеется, не разглядела, хотя пялилась то на Макарова, то на приборы минут пятнадцать. Парень, как парень. Вполне хорош собой, хотя и не в моем вкусе. Тонкие губы, безвольный подбородок. Лежит себе тихо, подключенный к машинам, не фиксирующим каких-либо необычных показаний. Стандартные цифры, говорящие лишь о том, что жить пьянице-драчуну осталось, скорее всего, недолго.
Чертыхаясь про себя за излишнее любопытство, и костеря Любашу за болтливость, я уже собиралась покинуть палату, как вдруг меня дернуло подойти к Макарову ближе, да еще руку к голове поднести. Не прикоснуться, разумеется, а подержать ладонь над самым лбом. Ей-богу, как экстрасенс, пытающийся нащупать энергию космоса или что они там выискивают...
Придя в замешательство от собственного импульсивного поступка, я представила себя со стороны и прыснула со смеху, но вдруг замолкла, не в силах пошевелиться. Меня пронзило током, тело натянулась как струна, а ладонь, словно магнитом еще ближе притягивало ко лбу Макарова. Секунда, и перед глазами замелькали картинки, словно обрывки видео, сменяющие друг друга с бешеной скоростью. Я даже разобрать не могла, что на них. Кажется люди, но точной уверенности не было.
Голова начала кружиться, к горлу подступила тошнота, а сердце сходило с ума от безудержного стука, но как я не пыталась, сколько не прикладывала усилий, остановить безумие не могла. Рука не желала подчиняться. Скорость картинок нарастала, напряжение в теле тоже. В ошалевшем мозгу мелькнула мысль, что еще чуть-чуть, и я рухну замертво, не выдержав перегруза.
Когда в глазах появилась чернота, и я мысленно попрощалась с жизнью, зазвонил мобильный, висевший на плетеном шнурке на шее. Этот звук и стал моим спасением, как петушиный крик, прогоняющий поутру нечисть. Он разрушил чары, снял магнитное притяжение, и я повалилась на пол, не чувствуя под собой ног. Силы полностью покинули меня, словно кто-то подчистую высосал из тела энергию. Не хватало воздуха, перед глазами мельтешили темные пятна, а в ушах, не переставая, звенело. Понадобилось ещё не менее двух-трех минут, чтобы сообразить, что уши тут ни при чем, что это кто-то очень настойчивый без перерыва набирает номер моего сотового.
- Да? - пролепетала я полумертвым от бессилия языком, даже не посмотрев на экран, ибо понимала, что вряд ли сумею сфокусировать взгляд на надписи.
- Саша, ты где?! Почему не отвечаешь?! - оглушил взволнованный папин голос, отозвавшись жутким эхом в голове. - Ты слышишь?!
- Да, - даже это короткое слово давалось с трудом.
- Срочно езжай в больницу! - велел отец. - Мы тоже скоро там будем. Вова попал в аварию, - на том конце явственно послышался тяжелый вздох. - Дела очень плохи, Саша...