А потом сводный брат сказал такое... То, что заставило перекувыркнуться сердце.
- Саш, я больше не хочу ссориться. Мы же взрослые люди. Неужели, не сможем вести себя адекватно и не цепляться друг к другу?
Честное слово, я расчувствовалась и чуть не разревелась, как глупая корова.
Мы переговорили обо всём. О моём путешествии по Потоку. О Вовином опыте. О тех, кого там встретили, вызволили и потеряли. Удивительно, но впервые за шесть лет я смогла говорить о закольцованном мире свободно. Почти. Только разговоры о Дмитрии пресекла на корню. Брат смолчал, не стал бередить кровоточащую рану...
На исходе второго часа в дверь осторожно поскреблась делегированная Бастиндой Луконина.
- Ещё пять минут, Рит, - попросил Вова, подарив подруге улыбку, полную искренней нежности. Надо же, какие невообразимые пары иногда складываются.
Кстати, я всё-таки поговорила с отцом о тиранском поведении по отношению к пасынку и его невесте. Это было, пожалуй, единственным, на что хватило сил. Или злости. Папа выслушал молча. Потом пожал плечами. Мол, Владимир может встречаться хоть с дикобразом, раз сей факт ни коим образом не задевает моих трепетных чувств. Хотелось съязвить, что Луконина, и впрямь, временами напоминает упомянутую животинку, но решила не обострять взрывоопасную обстановку в семье.
- Ты вернешься в Поток? - спросил Вова, прежде чем я успела попрощаться и пожелать успешной реабилитации. - Ведь кроме тебя некому помочь застрявшим бедолагам.
В его взгляде светилось столько восхищения, что я не посмела сказать непростую правду. Увы, но новое посещение закольцованного мира было последним, что я хотела сделать в жизни. Посему промолчала. Подарила сводному брату лёгкую улыбку. Показывающую то, что каждый желает увидеть. А истину Вова узнает потом. Когда поправится, а я буду готова признаться...
Я не стала ждать, пока брата выпишут. Оставила на попечение Риты и Аллы, каждая из которых упорно пыталась продемонстрировать, что её забота важней и искренней. Медленно пошла в сторону выхода по длинному коридору, думая о контрастном душе и мягкой постели, в которую упаду, как только покончу с водными процедурами.
Взгляд остановился на женщине в светло-синем лёгком платье. Как небо, которым я любовалась несколько часов назад. Она стояла, прислонившись к стене между двумя окнами, и смотрела в одну из палат через приоткрытую дверь. Или, скорее, тихонечко подглядывала, не желая беспокоить находящихся внутри. Я признала даму, лишь оказавшись на расстоянии трех шагов. Знакомое лицо, переставшее быть угрюмым.
- Здравствуйте, Алевтина Ивановна, - поприветствовала я маму Максима Макарова.
- Ох, Александра Викторовна, - женщина всплеснула руками. - Не заметила вас, простите. Задумалась.
Я проследила за её взглядом. В палате Лиза, весело щебеча, помогла будущему мужу складывать вещи. Она сейчас и впрямь походила на птичку, готовую петь в желании поведать миру о собственном счастье. Девушка радовалась "возвращению" любимого и скорой свадьбе, не замечая того, что мне бросилось в глаза сразу же. Максим слушал и покорно кивал после каждой фразы невесты. Вот только улыбка была вымученной и неуверенной.
И как я не подумала об этом раньше? Парень ведь и части Перепутий не прошёл. Не разобрался в себе ни на грамм. Демоны остались внутри. Затаились и ждут своего часа, чтобы вновь наворотить дел.
- Думаете, они будут счастливы? - Алевтина Ивановна без труда прочла мои мысли.
- Это зависит от них, - я повела плечами, а на душе стало невыносимо горько.
- Конечно, - поспешила согласиться женщина, машинально поправляя прическу, также как делала это, когда ждала в коридоре скорой кончины сына. - Знаете, Максим уверен, что у них с Лизой родится мальчик. Уже представляет, как будет играть с малышом в футбол и выбирать в магазине машинки.
- Главное, чтобы ребенок был здоров, - поморщилась я, вспомнив, как в Потоке аист приносил Макарову младенца, завернутого в розовую пеленку. - Простите, можно задавать вопрос?
- Разумеется, - собеседница подарила благосклонный взгляд, не подозревая, какой кошмар на нее готовятся обрушить.
Но я не собиралась отступать. Вспомнилось, как шесть лет назад разговаривала на очень непростые темы в коридорах этой самой больницы с племянницей Варвары и сестрой Михаила. Тогда было труднее. Ведь я сама была напуганным и не слишком готовым к непростой правде ребенком. А теперь я просто хотела знать причины увиденного в закольцованном мире. В конце концов, Макаров в из меня едва все силы не высосал.
- Медсестры рассказывали, в одну из ночей Максим стонал во сне и звал кого-то по имени Рома. Всё повторял, что он "не хотел"...
Нет, я не пощадила чувства матери, едва не потерявшей единственного ребенка, когда решила не заканчивать фразу, произнесенную Макаровым в Потоке. Просто побоялась спугнуть её разговорами о странном признании в убийстве.
- Это родственник? - продолжила я допрос небрежным тоном, стараясь не замечать, как лицо женщины потемнело на глазах. Превратилось в маску тоски и полузабытой боли.
- Нет, - голос стал хриплым, рука взметнулась к губам. - Это был соседский мальчик. В нашем старом дворе. Святые угодники! - Алевтина Ивановна прикрыла глаза, чтобы не видеть сына с невестой, не замечающих нашего присутствия в коридоре. - Понимаете, мы были уверены, что Максим всё забыл. Он ведь и сам был тогда малышом. Всего лишь ребенком. Невинным и добрым.
- Что произошло?
Наверное, я не имела права спрашивать. А она могла не отвечать. Прогнать меня прочь или напомнить, что я чужой им человек. Но женщина почему-то решилась на откровение. Возможно, чтобы впервые за много лет произнести вслух то, что до сих пор тревожило душу. Вопреки попыткам спрятать правду в самой глубине.
- Дети играли в подъезде. Им по четыре годика было. Ромина мама зашла к нам - показать новое платье. Мы не видели, что произошло. Только громкие крики услышали. Мальчики подрались из-за машинки. На ступеньках. Когда мы прибежали, Рома лежал внизу - на площадке - и не шевелился. Максим стоял выше. С проклятой машинкой в руках.
- И вы решили переехать?
- Да. Через месяц после гибели малыша. Это ведь был несчастный случай. Неудачное падение. Все дети дерутся и толкаются. Но соседи смотрели на сына, будто он чудовище, - Алевтина Ивановна всхлипнула, но не позволила себе расплакаться. - Максим никогда не говорил о Роме. Он и не понял ничего. А мы с мужем не напоминали об исчезнувшем из его жизни маленьком друге. Тем более, в новом дворе он быстро сошелся с местными детьми.
- Вы баловали его, да?
- Наверное, больше, чем требовалось, - улыбка получилась несчастной. Женщина посмотрела на сына, поправляющего пятерней густые волосы. - Но стоило вспомнить тот кошмар, как сразу хотелось сделать жизнь моего ангелочка слаще.
- Понимаю, - шепнула я, хотя была не согласна с такой методикой воспитания. Мои капризы ведь тоже долгое время выполнялись беспрекословно. Отцом, бабушкой и дедом. И кем я была в шестнадцать лет? Бестолковой девчонкой, привыкшей получать всё на блюдечке. Не злой, но очень эгоистичной. И если б не закольцованный мир и одна невероятно талантливая, но бесконечно несчастная женщина с переломанной судьбой, не знаю, что бы из меня в итоге вышло. - А знаете, - решилась я на завуалированную правду. - Не думаю, что Максим помнит Рому. Сны - всего лишь сны. Тем более, после комы...
Они вышли из палаты под руку. Будущие супруги и родители. Попрощались со мной и пошли прочь в сопровождении Алевтины Ивановны, не пожелавшей, чтобы я долго разговаривала с женихом и невестой. Винить её в этом было трудно. Теперь воспоминания обо мне всегда будут вызывать горький привкус.
- Сколько дашь этой парочке? В смысле их браку?
Я подпрыгнула, второй раз подряд ударилась локтем.
- Блин, Люба!
И когда она успела подойти и встать за спиной? Моя бывшая медсестра и нынешняя приятельница. А, может, почти подруга.