Непонятно, куда девались эти полевые курочки - плотные рябенькие куропатки и перепёлки? Если перепёлок пугнули в тёплую сторону наши инистые утренники, то куропатке не страшны наши большие зимы, у неё в снегу тёплый дом - глубокая прямая нора. Куропатка - птица не перелётная.
Снуя вкривь и вкось, Фингал старательно обыскал добрые километры овсяного жнивья. Он ходил во весь мах поперёк нашего пути: туда и обратно, как ходит челнок в нитяных основах в ткацком станке.
Коля остановился, удивлённый:
- Впервые вижу челноковый поиск птичной собаки. Это вы его обучили?
- Его обучил опыт. Опыт родителей, опыт предков.
- Замечательно! - вырвалось у Коли.
- Ещё замечательнее другое: поле, где прошёл Фингал, считается мёртвым.
- Мёртвым? - И Коля почесал в затылке.
Я заметил его движение и объяснил:
- Если собака не встала на стойку - значит, на этом поле нет ни перепёлки, ни куропатки, ни тетерева.
- Хочу посмотреть стойку, - сказал Коля.
Сентябрь долистывает последние страницы своего календаря, а сегодня, извольте - плащи в сетку и кепки долой, - такая теплынь даже утром. Я посмотрел на зелёную листву перелесков и в душе похвалил берёзки за то, что они не спешили позолотиться. Они, наверно, чувствовали, что лето ещё не закончилось.
Вдруг Коля шепнул:
- Смотрите!
- Ну?
- Смотрите, смотрите!
И он стволом автоматического ружья указал на холм межевого знака. Возле холма виднелось что-то белое, вроде снега. В начале весны это белое можно было действительно принять за полоску снега. Но это был Фингал на стойке. Крутой поворот головы изогнул весь корпус собаки. Внезапно ударивший запах заставил окаменеть Фингала при повороте головы вправо, когда нос его касался земли. Какую же твёрдую, веками укоренившуюся привычку надо иметь, чтобы подавить бушующую страсть и застыть рядом с дичью.
- Это и есть стойка? - спросил Коля.
Снимая бескурковку, я кивнул головой.
- Кто там?
- Перепёлка, наверно… - ответил я.
- А может быть, куропатка?
- На куропаток Фингал держит голову высоко, торжественно, - сказал я тоном учителя.
Мы подошли. Коля уже знал из моих рассказов, что мне не однажды случалось брать перепёлку руками из-под самого носа собаки, накрывая своей кепкой маленький серенький комочек.
Поэтому он предлагает:
- Разрешите, я её возьму живьём. Леночке в подарок.
Я повесил ружьё на плечо, давая понять, что стрелять не намерен, и сказал:
- Дичь первой стойки твоя.
И Коля, освобождая руки, тоже повесил ружьё на плечо. Чтобы получше рассмотреть, где затаилась эта маленькая птичка, он встал на колени рядом с собакой.
- Две стойки! - шутливо заметил я.
Коля не ответил на шутку. Он замер подобно Фингалу.
Я тоже опустился на колени.
- Нелегко увидеть, - прошептал я. - Траву нельзя пошевелить - улетит перепёлка.
Трава была высокая и довольно густая для сентября. И когда мой юный следопыт на всякий случай приготовился накрыть птичку, мне показалось, что против кисти его занесённой руки под струёй низового ветерка зашевелилась пушинка.
- Коля, руку немного к себе! - прошептал я. - Так, так… ещё немного. Накрывай!
И Коля накрыл. Но что произошло? Что-то быстрое, серое метнулось из травы возле самого носа моего товарища.
Я вскочил. И сразу всё объяснилось. За птичьи пёрышки или пушинки были приняты шерстинки ещё серого, не вылинявшего беляка. Эту «перепёлку» не крылья, а ноги уносили по яркой зелени клеверной отавы мимо перелеска в сторону седьмого лога. Уши, прямые и длинные, как рога, то прижимались к спине, то разом прыгали, как будто их выбрасывали какие-то пружины.
А что стало с моей собакой, которая знала только крылатую дичь и никогда не видала зайца! Фингал забыл одно из твёрдых правил охотничьей собаки - лежать при взлёте. Это качество по наследству не передаётся. Охотник должен много потрудиться, чтобы выработать у питомца потребность лечь немедленно там, где он стоит, лечь при первом звуке взлёта. В это время пёс испытывает два чувства: одно, созданное столетней охотничьей практикой, - терпеливо стоять около затаившейся дичи, другое - стремление всех собак схватить, поймать, догнать. Птичную собаку считают испорченной, если она бежит за улетающей птицей.
Мой пёс иногда подавал мне поодиночке целый десяток тетеревов. Было десять взлётов, и Фингал десять раз ложился. Ни одна птица не взлетала, если я не был готов к выстрелу.
Но раз он побежал за этим серым, смешным зверьком, то, пожалуй, побежит и за птицей…