К окончанию голодания, на сороковой день, я чувствовал себя заново родившимся. Ведь что на самом деле происходит на тонких энергетических планах после голодания? Происходит очищение «голографического зеркала», то есть, допустим, вы вытерли пыль с зеркальной поверхности, и оно засияло. Представили? Ну вот примерно так же сиял весь я. И сияние исходило из глубины души, пронизывая все тело. Никогда до этого дня я ничего подобного не испытывал.
Подключив к розетке шнур телефонного аппарата (напомню, что тогда в моде были домашние телефоны — такие бандуры с определителем номера), я как-то слету вспомнил номер моей домработницы, женщины, которая время от времени приходила прибираться у меня дома. У нее были свои ключи от моей квартиры, и она приехала меня отпереть. Могу сказать, что ее реакция на мой сияющий вид была однозначной — она и сама просияла, увидев меня.
Выйти на улицу из добровольного заточения было необычно и как-то по-новому свежо. Запахи, звуки, цвета — все как будто вымыли с мылом. Навелась резкость зрения, движения выходили точно и плавно. Казалось, что я футболист и кручу на мыске своей правой ноги земной шар размером с мяч. И пьянящее чувство свободы, во всех смыслах этого слова. В общем, меня обуяла эйфория на самом ее пике.
Первые дни я пил только свежевыжатые соки, разбавленные водой. Первый стакан сока после сорока дней без еды — это кайф в чистом виде. Я с удивлением понял, что чувствую, как в моем теле пошел процесс превращения сока в физическую энергию. А первой твердой пищей был, как сейчас помню, салат «Метелка»: капуста, морковь, яблоко. Ох и вкусно же было! Рецепторы ликовали, организм упивался свежестью фруктов и овощей. А я думал: «Вот же они, простые радости жизни!»
Воодушевленный таким головокружительным успехом, я решил «поддать жару» и начал бегать по утрам. Я вставал в четыре часа, еще затемно, и, несмотря ни на плохую погоду, ни на боль в коленях, ни на что, бежал. Надо отметить, что бегаю по утрам (и не только по утрам) я и по сей день, но тогда это было началом моего затяжного многолетнего фанатичного самоистязания. Сейчас вспоминаю, как однажды лютой зимой я бегу по берегу Финского залива, где стоял дом с моим «пентхаузом» на семнадцатом этаже, останавливаюсь отдышаться и вдруг вижу первые лучи солнца, восход. И думаю: «Блин. А с чего я, собственно, взял, что надо обязательно бегать в темноте? Почему нельзя дождаться рассвета? Что я мучаюсь-то?» Но бег при солнечном свете, пожалуй, был одной из немногих поблажек, на которые я тогда был способен.
Убедившись в эффективности установки «Чем хуже, тем лучше», авторство которой историки приписывают и Достоевскому, и Пушкину, и Ленину, и даже Мао Цзэдуну, я решил закрепить результат моих мытарств и по веяниям тогдашней моды обратился к традиционной медицине тех лет. Закончились мои эксперименты довольно быстро, почти сразу, благодаря популярному тогда у врачей-наркологов средству «Эспераль». Препарат вшивали в мягкие ткани пациента и сообщали ему, что любое попадание алкоголя в организм активирует вшитое в тело вещество и выпустит в кровоток смертельный яд, который парализует дыхательную активность, и пациент умрет от удушья. Стращали и кошмарили по-черному. А что делать, с другой-то стороны, если пациент только под страхом смерти мог взять себя в руки?