— Сейчас бы к чему склонились?
— Сейчас тем более не отвечу.
— Все видели, как деньги доставали?
— Наверно. Вернулись перед сном. Проводник закрывал и открыл купе. Я в бумажник заглянул, в одно только отделение, где деньги. На месте. Поставил портфель под лавку, лег спать. А утром не проверял больше. До портфеля добраться, меня нужно поднять со скамьи. В санатории обнаружилась пропажа.
— Не почувствовали, бумажник по толщине не уменьшился?
— Там всего хватало. И курортная карта, и заявка на рацпредложение недооформленная, и лотерейки — все, вплоть до квитанции на белье из прачечной.
— И все осталось в сохранности?
— Да. На попутчиков я не подумал. Во-первых, на проходимцев не похожи, потом — кто бы от шестисот рублей отказался, раз уж залез. Решил, на почте оставил. Хорошо, заводской пропуск в кармане, по нему приняли в санатории.
— Написали на почту?
— Обязательно. Ответ отрицательный пришел.
— Не отлучались из купе, так, чтобы кто-то один оставался?
— Выходили иногда покурить. Но дверь не закрывали. Кстати, можно закурить?
— Да, только пересядьте к окну.
Шатохин приоткрыл балконную дверь. Апрельский воздух, разноголосый шум миллионного индустриального города хлынул в комнату.
— А проводник?
— Нет, нет, — Емелин выдохнул дым. — Студенты, стройотряд.
— Опишите ваших попутчиков, — попросил Шатохин.
— Пожалуйста. Илтус из Прибалтики. Это имя, фамилии не помню. Сухощавый, среднего роста, по-русски говорит с акцентом. Еще один, — не то с Волги, не то с Камы, — забыл. Невысокий, толстый, с лысиной. Третий с вас ростом, но помощнее. Волосы немного вьются, выражение лица такое скучающее, движения ленивые. А возраст — всем за сорок или около.
— Никого из них не заподозрили?
— Ни сразу, ни потом.
— А если бы твердо знали, что паспорт пропал в купе, на кого бы подумали?
— На третьего. Аркадий, кажется.
— Почему именно на него? Кстати, кто он и откуда?
— Строитель. А где постоянно живет, не уловил. Много мест называл. И Дальний Восток, и Сибирь, и Среднюю Азию.
— Что-нибудь интересное рассказывал? Города, станции какие называл?
— Много говорил. Мне одно запомнилось. Этот, с лысиной, — из Казани он, речник, вспомнил, — говорил о Жигулях. Полдня тратишь, когда их огибаешь, а по суше перешеек на час ходьбы. Тогда строитель про какую-то станцию рассказал. Железнодорожную. На поезде тоже объезжать горы полсуток, а прямиком по автотрассе часа полтора езды.
— Пожалуйста, поточнее. Это очень важно. Какая станция?
— Поточнее не знаю, — смутился Емелин.
— Ладно. — Шатохин поднялся, прошелся по номеру. — Не могли бы вы его описать? Цвет глаз, нос, губы...
— Попробую. Глаза карие, нос прямой... А вообще, если вам нужен его портрет, могу нарисовать.
— Серьезно? — Шатохин верил и не верил. В случае, если он на верном пути, удача слишком большая.
— Какие шутки. Художественную школу закончил. В профессионалы мечтал выбиться, — не удалось. До сих пор для себя рисую. Так что могу кое-что. Вам как нарисовать?
— Чтобы выглядел рисунок, как фотография на документ. Только крупнее, пожалуйста.
— Напишу пером и тушью на ватмане.
— Хорошо. Еще попрошу, если не забыли, так же других попутчиков нарисовать. И проводника. На всякий случай.
— О, это времени потребует. Раньше, чем завтра к вечеру, не смогу.
— Я подожду. Не спешите.
Разговор был закончен. Шатохин проводил инженера Емелина до двери, на прощанье пожал руку:
— До завтра. Звоните, если еще что-то вспомните.
7.
Лагунов изменился. Ссутулился, из-за чего, казалось, стал меньше ростом; лицо с тонкими чертами заострилось, приобрело землистый оттенок. Двадцать семь лет, а выглядит куда старше.
Шатохина он узнал тотчас. Любопытство и одновременно настороженность вспыхнули в голубых глазах.
— Садитесь, Сергей Ильич, — предложил Шатохин. Вдвоем они находились в кабинете замначальника колонии.