И опять Человек потерял кумира, а взамен приобрел обновленные суеверия, которые, подобно вздымающейся волне, понесли его во мрак второго средневековья.
— Я много размышлял по этому поводу, — сказал отец Фланаган, — Мимо подобной темы не может пройти даже такой недостойный слуга Церкви, как я. Все, что касается души человеческой, интересует Церковь и Папу.
Как бы в признательность за искренность Блэйн слегка поклонился, однако с долей обиды заметил:
— Так значит, вы пришли меня изучать. Вы пришли меня допрашивать.
— Я молил Бога, чтобы ты так не подумал, — печально произнес старый священник, — Видимо, у меня ничего не вышло. Я шел к тебе, надеясь, что ты сможешь помочь мне, а через меня — Церкви. Ведь Церкви, сын мой, тоже иногда нужна помощь. А ты — человек, умный человек — часть загадки, которую мы не можем разрешить. Я думал, ты мне в этом деле поможешь.
— Ну что ж, я согласен, — подумав, ответил Блэйн, — Хотя и не думаю, что от этого будет какая-то польза. Вы заодно со всем городом.
— Не совсем так, сын мой. Мы не благословляем, не осуждаем. Мы пока слишком мало знаем об этом.
— Я расскажу о себе, — сказал Блэйн, — если это вас интересует. Я путешественник. Путешествовать по звездам — моя работа. Я забираюсь в машину, собственно даже не в машину, а в своеобразное символическое приспособление, которое позволяет мне высвободить разум, а может, даже подталкивает мой разум в нужном направлении. Она помогает ориентироваться… Нет, святой отец, обычными, простыми словами этого не объяснить, получается бессмыслица.
— Я без усилий слежу за твоим рассказом.
— Так насчет ориентации. Описать это языком слов невозможно. В науке принято объяснять языком математики, но это и не математика. Суть в том, что ты знаешь, куда тебе надо попасть, и там и оказываешься.
— Колдовство?
— Да нет же, черт побери… простите, святой отец. Нет, это не колдовство. Стоит только раз понять это, ощутить, и оно становится частью тебя, все оказывается легко и просто. Делать это так же естественно, как дышать, и так же просто, как падать со скользкого бревна. Представьте…
— Мне кажется, — перебил отец Фланаган, — не стоит останавливаться на технических деталях. Лучше скажи мне, каково это — быть на другой планете?
— Ничего особенного, — ответил Блэйн. — Обычно я чувствую себя так же, как, скажем, сейчас, когда я сижу и беседую с вами. Только поначалу — самые первые несколько раз — ты ощущаешь себя до непристойности обнаженным: один разум без тела…
— И разум твой бродит повсюду?
— Нет. Хоть это и возможно, конечно, но не бродит. Обычно стараешься не вылезать из механизма, который берешь с собой.
— Механизма?
— Записывающая аппаратура. Этот механизм собирает все данные и записывает их на пленку. Становится ясна вся картина полностью. Не только то, что видишь сам, — хотя ты в принципе скорее не видишь, а ощущаешь, — а все, абсолютно все, что только можно уловить. Теоретически, да и на практике тоже, машина собирает информацию, а разум служит только для ее интерпретации.
— И что же ты там видел?
— На это потребовалось бы больше времени, чем есть в моем или вашем распоряжении, святой отец, — рассмеялся Блэйн.
— Но ничего такого, что есть на Земле?
— Редко, потому что планет типа Земля не так уж много. Среди общего числа, естественно. Но планеты земного типа вовсе не единственная наша цель. Мы можем бывать везде, где способна функционировать машина, а она сконструирована так, что работает практически всюду…
— И даже в ядре какого-нибудь Солнца?
— Нет, машина бы там не выдержала. А разум, я думаю, смог бы. Но таких попыток еще не делалось. Конечно, насколько знаю я.
— А что ты ощущаешь? О чем думаешь?
— Я наблюдаю, — ответил Блэйн. — Для этого я и путешествую.
— А не кажешься ты себе господином всего мира? Не приходила ли тебе когда-нибудь мысль, что Человек держит всю Вселенную в ладонях рук своих?
— Если вы говорите о грехе гордыни и тщеславия, то нет, никогда. Иногда чувствуешь восторг при мысли о том, куда забрался. Нередко тебя охватывает удивление, но чаще всего ты в растерянности. Все вновь и вновь напоминает о том, сколь ты незначителен. А иногда даже забываешь, что ты — человек. Просто комок жизни — в братстве со всем, что когда-то существовало и когда-либо будет существовать.
— А думаешь ли ты о Боге?
— Нет, — ответил Блэйн, — Такого не было.
— Плохо, — произнес отец Фланаган. — И это меня пугает. Быть где-то в полном одиночестве…
— Святой отец, я ведь с самого начала объяснил, что не склонен исповедовать какую-либо религию. Я сказал об этом откровенно.