На поле остались только я, Челка и стадо. Прекрасно было вместе с ней бегать по холмам среди дурманящих цветов. Если в траве были ядовитые змеи, то они никогда не кусались. И я, ах, играл на мачете.
Что-то убило ее.
Она спряталась среди плакучих ив, склонивших к земле ветви. Я искал ее, звал и смеялся. Вдруг она закричала — это был первый звук, который я услышал от нее (не смех). Заблеяли овцы.
Я нашел Челку под деревом, она лежала, уткнувшись лицом в землю.
Мирную тишину луга нарушало лишь блеянье коз. Я молчал, потрясенный.
Я поднял ее и понес в деревню. Мне не забыть лица Ла Страшной, когда я вышел на деревенскую площадь с гибким телом на руках.
— Чудик, что в мире... Как она... О, нет! Чудик, нет!
Увалень и Маленький Джон снова стали пасти стадо. Я начал ходить к пещере, где бежал родничок: грелся на камне, точил мачете, грыз ногти, спал и размышлял. С этого мы как раз начали.
Пришел Увалень, чтобы поговорить со мной.
— Эй, Чудик, помоги нам с овцами. Возвратились львы, и нам нужна твоя помощь. — Он присел на корточки, но все равно продолжал возвышаться надо мной. И покачал головой. — Бедный Чудик, — он погладил меня по голове. Ты нам нужен. А мы нужны тебе. Поможешь нам найти двух пропавших ягнят?
— Уходи.
— Бедный Чудик.
Но он ушел. Потом пришел Маленький Джон. Он топтался за кустом, придумывая, что сказать, и выглядел очень взволнованным. Но так и не подошел.
Приходил и Ло Ястреб.
— Пойдем на охоту, Ло Чудик. В миле отсюда видели быка. Говорят, рога у этого буйвола длиной в твою руку.
— Я сегодня чувствую себя неработоспособным, — ответил я. Я не хотел идти вместе с ним. Сгорбившись, Ло Ястреб попятился. Я не мог, просто был не в состоянии хотя бы выглядеть вежливым.
Когда пришла Ла Страшная, все вышло по-другому. Как я уже говорил, она обладала большим умом и ученостью. Она пришла с книгой и уселась с другой стороны камня, на котором я сидел, и не обращала на меня внимание целый час, пока я не рассердился.
— Что вы здесь делаете? — не выдержал я.
— Вероятно то же, что и ты.
— Что же?
Она выглядела серьезной. Я отвернулся к своему мачете.
— Что же ты не договорил со мной?
— Мне нужно наточить мачете.
— А я оттачиваю свой ум, — сказала она. — Нужно точить и то и другое.
— А?
— Что за нечленораздельный способ задавать вопросы?
— А? — повторил я. — Да. Зачем?
— Надо уничтожить того, кто убил Челку, — она закрыла свою книгу. — Ты хочешь мне помочь?
Я наклонился вперед, скрестив ноги, и открыл рот: Ла Страшная плакала, покачиваясь. Я вскрикнул. Это больше всего удивило меня. Я прислонился лбом к камню и зарыдал.
— Ло Чудик, — сказала она, как Ло Ястреб, но совсем по-другому. Потом она погладила мои волосы, совсем как Увалень, только по-другому. Когда я чуть пришел в себя, то почувствовал, что она жалеет меня. Как Маленький Джон, но по-другому.
Я лежал на боку и всхлипывал. Ла Страшная гладила мои плечи и руки, разгоняя тоску, открываясь мне ласковой и доброй. И говорила:
— Позволь рассказать тебе миф, Чудик. Послушай. Мы долго думали, что этот миф разрушен. И неразумно разбрасывались проблемами. Ты помнишь легенду о Битлз? Ты помнишь, что один из них, битл по имени Ринго, покинул свою возлюбленную, хотя она и была с ним нежна. Он был единственным из битлов, кто не пел, так говорят самые ранние легенды. После ночи трудного дня он и остальные битлы были разлучены и разорваны на части вопящими девчонками. И все они, Ринго и его друзья вернулись. С великим роком и великим роллом.
Я положил голову на колени Ла Страшной. Она продолжила.
— Да, но этот миф — вариант более древней истории, которая не так хорошо известна. Сорокапяток и долгоиграющих дисков не осталось.
Сохранилось несколько рукописей, а молодежь утратила интерес к чтению. В этой старой истории Ринго зовется Орфеем. Орфей тоже был разлучен со своей возлюбленной, но в деталях истории не совпадают. Он потерял свою возлюбленную — по этой версии ее звали Эвридика — и она ушла в великий рок и великий ролл, куда последовал и он, чтобы разыскать ее и вернуть. Он шел и пел — по одной из версий он был великим певцом — вместо того, чтобы идти молча. Мифы всегда противоречат друг другу.
Я спросил:
— Как он мог пойти в великий рок и великий ролл? Это же сама смерть и сама жизнь.
— Он смог.
— Он вернул ее назад?
— Нет.
Я посмотрел на старое лицо Ла Страшной и снова опустил голову на ее колени.
— Тогда он солгал. На самом деле он не ходил туда. Он наверное ушел куда-то в лес, отсиделся там и придумал для оправдания эту историю.
— Возможно, — сказала Ла Страшная.
Я снова посмотрел вверх.
— Он хотел ее вернуть. Я знаю, он хотел ее вернуть. Но если он упустил случай обладать ею, то он не смог возвратить ее. Поэтому я думаю, что он солгал. О своем походе в великий рок и великий ролл.
— Вся жизнь — это ритм, — произнесла она, когда я сел. — Смерть разрушение ритма, синкопа перед возобновлением жизни, — она прикоснулась к моему мачете. — Сыграй что-нибудь. Найди музыку!
Я приложил рукоятку мачете ко рту, перекатился на спину и заиграл.
Музыка рождалась с помощью моего языка, вылизывающего мачете, и дыхания, врывающегося в нож. Звук появлялся где-то в моей груди, и сначала тихий, он становился все громче и громче. Я закрыл глаза, чувствуя и ощущая каждую ноту. Они вырывались из меня в ритме дыхания. Пальцы рук и ног все крепче сжимали мачете, вот-вот — и их сведет судорогой, сердце учащенно билось, готовое в танце выпрыгнуть из груди. Звуки молитвенного гимна затрепетали.
— Чудик, когда ты был мальчиком, ты обычно отбивал ритм ногой по камню, создавал танец, барабанил. Стучи, Чудик!
Я ускорил мелодию, подражая барабанному бою, и поднял звуки на октаву выше, насколько позволяла длина рукояти.
— Стучи, Чудик!
Я потряс ногой и стал стучать ею по камню.
— Стучи!
Я открыл глаза. Музыка смеялась.
Удар за ударом. Трель за трелью, и Ла Страшная тоже смеялась, склонившись надо мной. Пот, выступивший у меня на затылке, стекал по спине. Я отбивал ритм пятками и пальцами, устремив лезвие мачете к солнцу.
Пот выступил уже на ушах и струился по шее.
— Бей, мой Ло Ринго! Играй мой Ло Орфей! — кричала Ла Страшная. — Ох, Чудик. — Она хлопала и хлопала в ладоши.
Потом, когда музыка утихла, и единственным звуком осталось мое дыхание, шелест листьев и журчание ручейка, она кивнула с улыбкой:
— Теперь тебе можно погрустить.
Моя грудь блестела от пота, живот поднялся и стал ровным, пыль на ногах превратилась в бурую липкую грязь.
— Ты теперь почти готов к тому, что должен сделать. А сейчас иди охотиться, пасти овец... и побольше играй. Скоро за тобой придет Ле Навозник.
Все для меня остановилось. Дыхание и сердце тоже.
— Ле Навозник?
— Иди, тебе надо развеяться перед путешествием.
Испуганный, я затряс головой, повернулся и бросился от пещеры. Ле...
Глава 3
Внезапно зверек выскочил из моего подола и бросился бежать — о, ужас — монстр, уродливый червь с человеческой головой. — Где твоя душа, которую я могу оседлать.
Подходите ЖИВО!
Вы из поколения ПЕПСИ!
...Навозник!
Через час я спрятался возле клетки. Но ни во дворе, ни поблизости Ле Навозника не было видно. Белокожий урод (я вспомнил, что его извергла из своего чрева мать Увальня, после чего умерла), ползал возле энергетической изгороди, пуская слюни. Он, вероятно, скоро умрет. Потом я заметил по-идиотски смеющегося Грига. Он был Ла Григом, пока ему не исполнилось шестнадцать лет. Но что-то — никто не знал генетика это или нет — сломалось у парня в голове, и с его губ полился смех; он стал смеяться безостановочно. Его лишили звания Ло и поместили в клетку. Ле Навозник, вероятно, находился в здании: раздавал пищу, лечил, если это было нужно и убивал, если лечение не помогало. Много горя и ужасов хранится здесь, и тяжело осознавать, что они тоже люди. Они не были рождены с высоким званием, но все же они — люди. Даже Ло Ястреб понимал, как тяжело работать в клетке.