— Эй, да он же резанул тебя, Спитт, чувак! — Сильный негритянский акцент, где-то очень далеко. — Вот так-так, Спитт! Он реально тебя резанул. Спитт, ты как, в порядке?
Он не был в порядке. Он падал в черную дыру.
— Вот же гребаный ублюдок! Я его за это достану...
Он коснулся дна.
Ощупывая руками это усыпанное листьями дно, он обрел, наконец, остатки мысли: Орхидея ведь висела у него на поясе. Никогда в жизни не успел бы он протянуть руку и...
— Вы... вы в порядке?
...просунуть огрубевшие пальцы в ремни, застегнуть браслет вокруг своего узловатого запястья...
Кто-то тряс его за плечо. Его рука проделала ямку в слое сырой листвы. Другая была подвешена. Он открыл глаз.
Вечер с такой силой ударил его по виску, что его затошнило.
— Молодой человек, вы в порядке?
Он опять раскрыл глаза. Пульсирующий сумеречный свет сконцентрировался в одной четверти его головы. Он заставил себя приподняться.
Мужчина в голубой сарже, сидевший на корточках, подался назад, упершись в пятки.
— Мистер Фенстер, мне кажется, он в сознании!
На краю просеки невдалеке стоял чернокожий мужчина в спортивной рубашке.
— Вам не кажется, что нам стоит отнести его внутрь? Поглядите на его голову.
— Нет, не кажется. — Чернокожий сунул руки в карманы своих слаксов.
Он тряхнул головой — всего один раз, потому что было действительно больно.
— Молодой человек, на вас напали?
Он сказал:
— Да, — очень хрипло. Кивок придал бы фразе оттенок сомнения, но он не осмелился.
Белый воротничок между отворотами саржи был завязан необычайно тонким шнурком. Белые дужки, под седыми волосами: человек говорил с акцентом, волнительно близким к британскому. Он поднял блокнот. (Газета соскользнула обратно на листья)
— Это ваше?
Еще одно хриплое:
— Да.
— Вы студент? Это же ужасно — люди нападают друг на друга прямо на улице среди бела дня. Ужасно!
— Думаю, нам лучше вернуться внутрь, — сказал чернокожий. — Они будут нас ждать.
— Минуточку! — прозвучало неожиданно веско. Джентльмен помог ему принять сидячее положение. — Мистер Фенстер, я действительно считаю, что мы должны отвести этого несчастного молодого человека внутрь. Уверен, мистер Калкинс возражать не станет. Обстоятельства ведь совершенно исключительные.
Фенстер вытащил темно-коричневые руки из карманов и подошел.
— Боюсь, ничего исключительного. Мы проверили, теперь пора вернуться внутрь.
Неожиданной сильным рывком Фенстер поднял его на ноги. В процессе его правый висок трижды взрывался болью. Он потрогал себя за голову. В волосах запеклась кровь; бакенбарда была пропитана свежей кровью.
— Вы можете стоять? — спросил Фенстер.
— Да. — Слово во рту вязкое, как тесто. — Ох... спасибо за... — он почти что потряс головой, но вспомнил, — ...за мой блокнот.
Человек в галстуке выглядел по-настоящему растерянным. Очень белой рукой, он тронул его за плечо.
— Вы уверены, что в порядке?
— Да, — автоматически. Затем, — Можно мне немного воды?
— Разумеется, — и снова Фенстеру: — Уж верно мы можем пустить его внутрь выпить воды.
— Нет, — ответил Фенстер нетерпеливым отказом, — мы не можем пустить его внутрь выпить воды. — Фраза окончилась сомкнутой челюстью, мелкие мышцы под темной кожей ясно очерчены. — Роджер очень строг. Придется тебе с этим смириться. Пожалуйста, пойдем обратно.
Белокожий мужчина — пятьдесят пять? шестьдесят? — в конце-концов вздохнул.
— Я...
И просто отвернулся.
Фенстер — сорок? сорок пять? — сказал:
— Этот район, юноша, не слишком хорошее место. На вашем месте, я бы вернулся в город как можно скорее. Простите, что все так вышло.
— Все в порядке, — с трудом произнес он. — Я в норме.
— Мне правда очень жаль. — Фенстер заторопился вслед за более старшим джентльменом.
Он смотрел, как они дошли до угла, свернули. Поднял скованную руку, взглянул на ладонь между лезвий. Не поэтому ли они?.. Снова посмотрел в сторону улицы.
Голова непрошено содрогнулась.
Бормоча ругательства, он поднял газету с блокнотом и пошел прочь.
Они, по всей видимости, вернулись через ворота. Ёб твою мать. Ёбанные ублюдки, думал он. Сумерки стали гуще. Он задумался о том, как долго уже находится вдалеке от парка. Четыре или пять часов? Голова просто раскалывалась. И вокруг становилось темнее.
Еще и дождь вроде бы собирается... Но воздух был сухим и безликим.
Южная Брисбейн только-только перешла в Северную, когда он заметил, как в квартале от него трое людей перебегают с одной стороны улицы на другую.