— Вы заметили? — спросила она хриплым шепотом с нотками сарказма в голосе.
Ридра Вонг оттолкнулась от стойки, пошла к двери. Остановилась, откашлялась и быстро вышла из бара.
II
— МОКИ, ПОМОГИ МНЕ!
— Ридра? — в темноте доктор Маркус Т’мварба оторвал голову от подушки. В туманном свете над постелью появилось ее лицо. — Где ты?
— Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой!
Ее возбужденное лицо то исчезало, то появлялось в поле зрения. Он зажмурился от яркого света, затем медленно открыл глаза.
— Поднимайся.
Лицо исчезло.
Маркус махнул рукой в сторону управляющего пульта, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотистое одеяло, встал на пушистый ковер, снял с вычурной бронзовой подставки черный шелковый халат и набросил на плечи. Автоматические контуры расправили его по его фигуре, убирая лишние складки. Он нажал кнопку среди завитушек рамы, выполненной в стиле барокко, алюминиевая панель откинулась, открыв внутренность бара. Выдвинулся дымящийся кофейник и графины с ликерами.
Повинуясь другому жесту, на полу выросли надувные кресла. Доктор Т’мварба повернулся к входной двери, она щелкнула, скользнула в сторону, и на пороге появилась Ридра.
— Кофе? — он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к Ридре. — Чем ты занимаешься?
— Моки, это… Я?..
— Пей кофе.
Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту:
— Нет ли чего-нибудь успокаивающего?
— Шоколадный или кофейный ликер? — он извлек две маленькие рюмочки. — Как ты думаешь, можно успокоить себя спиртным? Ах, извини, я еще не совсем пришел в себя после обеда. Собиралась компания…
Она покачала головой.
— Просто какао.
Крошечная рюмочка последовала за кофе по силовому лучу.
— У меня был ужасно трудный день, — он потер руки. — Никакой работы: собрались гости на обед и спорили весь день, a потом меня замучили вызовами. Я лег спать только десять минут назад, — он улыбнулся. — А как ты провела вечер?
— Моки, это… это было ужасно.
Доктор Т’мварба глотнул ликер.
— Хорошо. В противном случае я бы тебе никогда не простил, что ты подняла меня с постели.
Ридра непроизвольно улыбнулась.
— Я в-все… всегда могу рас-с-считывать на твое с-сочув-ствие, Моки.
— Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А сочувствие? Извини, но не после полуночи. Садись. Что случилось? — взмахом руки он пододвинул кресло к Ридре. Край сиденья легко ударил ее под коленки и она села. — Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет, — его голос стал мягким и убедительным.
Она отхлебнула кофе.
— Шифр… Помнишь, я работаю над шифром?
Доктор Т’мварба опустился на широкий кожаный диван и откинул назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.
— Я помню, что тебя попросили поработать над чем-то для правительства. Ты довольно пренебрежительно отозвалась об этом.
— Да. И… в общем, это не код… это язык. Как раз сегодня вечером я разговаривала с главнокомандующим, с генералом Форестером и это случилось… Это случилось, и я знаю!
— Что ты знаешь?
— Точно как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает!
— Ты читаешь его мысли?
— Нет. Нет все было как в прошлый раз! Наблюдая за ним, я могла рассказать, что он будет говорить…
— Ты уже пыталась раньше объяснить мне это, но я до сих пор ничего не понимаю, если только ты не имеешь ввиду какой-нибудь вид телепатии.
Она покачала головой.
Доктор Т’мварба сплел пальцы и откинулся на спинку дивана.
Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
— У меня есть кое-какие идеи насчет того, что ты пытаешься выразить, дорогая, по ты должна высказать это сама. Именно это ты хотел сказать, Моки, не правда ли?
Т’мварба вскинул седые брови.
— Да. Именно это. Ты говоришь, что не читаешь моих мыслей? Ты показывала это мне дюжину раз…
— Я знаю, что пытаешься сказать ты, а ты не знаешь, что хочу сказать я. Это не справедливо! — она привстала с кресла.
Они сказали в унисон:
— Вот почему ты такая прекрасная поэтесса.
Ридра продолжила:
— Я знаю, Моки. Я беру то, что волнует меня больше всего и перекладываю на стихи, и люди понимают их. Но последние десять лет я, оказывается, занималась не этим. Знаешь, что я делала? Я слушала людей, ловила их мысли, их чувства — они спотыкались о них, они не могли их выразить, и это было очень больно. А я отправлялась домой и отшлифовывала их, выплавляла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые цвета в яркие краски, заменяла режущие краски пастелью, чтобы они больше не могли ранить — таковы мои стихи. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.