— И все-таки мне хочется знать, — запинаясь, проговорила Антонина, — почему ты не захотел жениться на мне? Почему не пытался защищать, спасать? Ты не любил меня?
Он не знал, что отвечать. Он никогда не задавал себе такой вопрос. Выходит, что он никогда не думал о ней, только о себе. Может, и с Ниной у него то же самое?
— Я считал, что люблю тебя.
— Ты, наверное, считал, что впереди — сотни встреч и сберегать меня одну, раз, я ушла, не стоит. Сама ушла, чего же за мной бежать? Захочет — вернется. А я еще погляжу, взять ли. Ты всегда был категоричным и безжалостным. Ты и теперь такой?
Он невесело улыбнулся. Работа вынуждала его быть решительным. А может, он стал полярным летчиком именно благодаря этому?
— Наверное, я остался таким, как был, не задумывался об этом. Говорят, человек пяти лет от роду имеет уже сформировавшийся характер. Может, ты права, надеялся на будущие встречи, на то, что у меня все впереди, если уж ты меня бросила.
— А впереди — разлука и тоска?
— Ну не совсем так. Хотя, сейчас уже, наверное, да.
В машине было душно. Слабый ветерок не спасал от жары. Часы отстукивали последние минуты свидания.
— Мне пора, — Антонина отвернулась, и по тому, как глубоко и прерывисто вздохнула она несколько раз, Евсеев понял, что она боится заплакать.
Он и сам был не в лучшем состоянии. Только что же теперь плакать? Хоть плачь, хоть пой и пляши — ушедшие годы не возвратить и судьбу не переиначить.
Трудно сказать, как бы сложилось, не потеряй они друг друга, — может, лучше, а может, совсем худо. Просто кажется, что по-иному — уже лучше.
И все же в том, что их пути разошлись, виноват не только он один, думал Евсеев. Да, он все эти годы был уверен, что Антонина его не дождалась, полюбила другого. Оказалось, не совсем так. Оказалось, он оттолкнул ее к другому.
…Они остановились у той же аптеки, на том же месте, откуда уехали час с лишним назад. Солнце все так же яростно жгло кроны акаций и кленов, и тень от них лишь немного удлинилась.
Евсеев выключил двигатель, повернулся к Антонине и взял ее левую руку в свои ладони.
— Можно, я хоть иногда буду звонить?
Она посмотрела на него с сожалением, сказала твердо:
— Ни к чему это, Коля. Обман. Слышать твой голос — это еще полуправда, а встреча — обман. Нас, тех, нет. Мы — другие люди, а этим, другим, ни к чему телефонные переговоры и встречи. Я думаю, что те, прежние, нас ни за что не признали бы.
Евсеев подумал, что не просто не признали бы, а демонстративно не простили бы. Впрочем, разве старших судят?
— То, что было у нас, не забудется, пока мы живы. Мы помним их, а не наоборот. И ты останешься в моей памяти самой красивой, самой чистой и светлой… сказкой. И прости, что я предал тебя тогда. По глупости мальчишеской, по непониманию. Гордость свою показывал. Мужскую гордость. Я ведь тогда и не знал еще, что это такое.
— А сейчас знаешь? — Антонина глядела перед собой, думая о чем-то другом, грустно улыбаясь. — Ну, прощай.
— Лучше — до свидания, — сказал Евсеев, не отпуская ее прохладные пальцы. — Можем же мы, через пять или десять лет, позволить себе еще один час воспоминаний?
— Не знаю, Коля. Позволять себе — это вообще большая роскошь. По-моему, на десять лет вперед нам уже и заглядывать опасно. Я стану бабушкой, ты — совсем белым дедом. Ведь впереди у нас теперь — прощания и разлуки… Прощай.
— Погоди еще минутку, — он взглянул в ее глаза, темные, влажные, будто совсем не тронутые временем, и спросил, охрипнув от волнения; — Скажи, если бы вернулась та осень, если бы знала ты все наперед, как бы поступила? Дала бы мне знать, что ожидаешь, что я — дурак безнадежный, что теряю тебя навеки?..
Отблеск давних огней, тени прожитых лет прошли в глубине карих глаз, Антонины. Она ответила честным взглядом тому, кто был ее первой любовью, и сказала тихо и очень спокойно:
— Если бы такое чудо произошло, если бы это случилось, я бы примчалась к Виктору в первый же вечер и не стала бы тебя ждать ни одной минуты.
— Да?.. — Евсеев заулыбался, будто этот вопрос и ответ на него были не такие уж и серьезные, но ничего из этого «будто» не получилось, и улыбка его была горькой и печальной. — Но почему?
— Потому, что меня ожидал мой муж, любящий и добрый человек. Знаешь, за этот час, пока мы с тобой ездили, я многое увидела по-иному, как бы со стороны. Я ведь Виктору испортила столько крови за годы нашей жизни, а он мне все прощал. Потому что любил меня искренне, по-мужски, любит и сейчас. А ты не простил мне обиды тогда, ты и потом думал обо мне, как о предательнице, — зачем же тебя было звать? Чтобы ты демонстративно оттолкнул меня, сделал больно еще раз?