— Здравствуй, бродяга.
— Пожарный.
— Все равно.
Ситцевый халатик распахнулся, под ним была ночная сорочка, любимая его сорочка, с глубоким вырезом, коротенькая. Он поцеловал жену в шею, сказал;
— Я весь пропах пожарищем.
— Костром.
— Ну да. Только этот костер — десять километров в диаметре.
— Ты даже загорел.
— Обветрился, наверное. А на Ветреном холодяка, пацаны даже в шапках ходят.
— Ну, раздевайся, мойся. Я тебя покормлю.
В комнате загремел звонок, Вера метнулась туда. Василий Романович машинально глянул на часы: половина первого. Стал раздеваться.
— Иди, — позвала Вера, — тебя.
— Диспетчер?
— Хуже. Цветалова.
Гусин прошел к телефону, взял трубку. Разговаривать с женой Цветалова у не было никакого настроения. Все, что она скажет, было наперед известно.
— Приве-ет! — радостно сказала трубка, словно Цветалова весь день дожидалась полуночного разговора. — Как жизнь?
— Все в порядке.
— Слушай, Вася, где мой прохиндей, не знаешь?
— Да ты же его сама в больницу отправила.
— Ну да! Станет он там сидеть! Он давно в постели у какой-нибудь сестрички. Не знаешь, у кого?
— Послушай, Света, ну что ты мелешь? Половина первого ночи!
— Да ты что! Извини, я даже не знала, что уже поздно. Солнце светит, я тут работаю. Извини. Спокойной ночи.
Гусин вздохнул и опустил трубку на аппарат.
— Иди купайся, — зашептала Вера. — Плюнь на нее, не обращай внимания. По-моему, и сам Цветалов научился ее не замечать.
— Нет, ну как можно! Человек в больнице, почти туберкулез, а она даже не сходила к нему, одни подозрения и обвинения. Обидно за мужика.
Вера провела рукой по небритой щеке мужа. Он поцеловал ее ладонь.
— Иди, мужик мой, мойся.
Он успел сделать только шаг, и телефон снова взорвался заливистым звоном. Вера взяла трубку и, сочувственно улыбаясь, подала ее мужу.
— Слушаю, Гусин.
— Извините, Василий Романович, я подумал, что вы еще не спите, — сказал диспетчер.
— Правильно подумал.
— Сейчас звонила Рогачева с Шестнадцатого угла — на юге дым. С вечера прошли с волокушами старатели, и вот такое.
— В стороне от ЛЭП?
— Нет, прямо по распадку, где идет линия.
Гусин выругался мысленно и сразу же увидел улыбочку Борисова. И ты, Брут, умеешь? Терпи, это — лишь начало.
— С утра заказывайте аварийно вертолет. И Борисова предупредите пораньше, нужно будет лететь на Шестнадцатый и на Маралиху. Больше ничего не слышно?
— Нет.
— Спокойной смены.
— Спокойной ночи, Василий Романович.
Спокойных теперь не будет ни дней, ни ночей, сказал себе Гусин. Теперь только успевай сообразить и вывернуться. Что же теперь — опять к Соломахе на поклон? Или тех же ребят с одного пожара на другой? И еще эти соревнования, черт побери! Не пошлешь людей — житья не дадут. Пошлешь — кем линию спасать, если огонь подберется?
— Что-то еще, Вася? — жена глядела на него с усталой покорностью.
Он подмигнул ей заговорщически:
— Да все то же, идут на нас пожары со всех сторон, но мы отобъемся. Как вы тут без меня? Как Леха?
— Нормально. Искусали, правда, комары, всего себя расцарапал. Ждал тебя, чтобы сказать спокойной ночи.
— Я ему картошки привез, целых пять килограммов выпросил. Поджаришь утром?
— Ну конечно. Иди мойся. Тебе еще зарядку делать?
Вера глядела на мужа, улыбалась, а в глазах ее мелькало что-то тревожное и беспокойное, словно отблески далекого тундрового пожара.
Пересечения
Ил-14 рейса «Ветреный — Знаменитово» шел над заполярной тундрой на высоте около двух тысяч метров. Проверяя себя, летчики нащупывали глазами один из самых надежных ориентиров — ЛЭП-110, три параллельные ниточки с юга на север. В салоне уже светилось табло «Не курить! Пристегнуть ремни». Второй пилот говорил по радио с диспетчером аэродрома посадки — Маралихи.
Штурман глядел вниз, сверяясь с картой. ЛЭП была на месте. Идут они хорошо, правда, забрались влево, нужно теперь заходить на посадку от тундровой подстанции, расположенной у входа в долину. До подстанции семьдесят километров, двенадцать минут лету.
— Миша, заходим по ЛЭПу через Шестнадцатый угол, — сказал штурман первому пилоту. И еще раз поглядел вниз.
— Понял, Максимыч, идет по ЛЭП, — отозвался командир. Он тоже не хотел рисковать вблизи Грининского перевала, укрытого лохматой шапкой облаков.