На дне оврага мы нашли воду, и для меня это было божьим даром, потому что рот мой по-прежнему кровоточил, а воду, что мы принесли с полуденного привала, я уже израсходовал.
Еще один крутой подъем привел нас почти на вершину последней гряды, где она была более или менее ровной. И многочисленные огни костров, рассеянные вокруг, обозначали лагеря караванов, которые этим вечером вышли из Катумбелы и сделали здесь привал, готовые рано утром начать свой марш, не задерживаясь из-за соблазнов винных лавок.
Один из моих людей, шедший немного впереди меня, вдруг крикнул: «Вон наш староста!» И, поспешив вперед, я увидел гонца Мануэла. Он нес корзину с вином, хлебом, байками сардин и колбасой, и, хоть рот и не давал мне есть безболезненно, я сумел как-то поужинать, — потому что не ел ни крошки с предшествовавшего вечера. Из написанной по-английски записки г-на Серуйа, торговца из Катумбелы, который любезно выслал вперед этот провиант, я узнал, что мои письма переправили в Бенгелу. Выяснилось, что мой посланный слишком устал, чтобы возвратиться, так что г-н Серуйа выслал вместе с человеком Мануэла одного из своих людей.
Это была последняя моя ночь вне черты цивилизации, и я был слишком возбужден, чтобы уснуть, хоть и очень устал.
Задолго до восхода солнца все мы были в движении и, быстро покончив с остатками ужина, выступили в последний наш переход. Через 20 минут мы были в виду океана, и тут я заметил положение Катумбелы и Бенгелы относительно друг друга. Меня озадачивало то, что первую, как я слышал, проходят прежде, чем до стичь Бенгелы, и я не мог понять маршрут нашего последнего перехода. Но теперь обнаружилось, что Катумбела расположена на океанском берегу, а не в 10–12 милях в глубь страны, как я представлял себе но описаниям, которые слышал.
Встречный человек, занятый розыском беглых рабов, рассказал мне, что слухи об англичанине, идущем из внутренних областей, распространялись уже некоторое время, но никто им не верил.
Я сбежал по склону к Катумбеле, крутя винтовку над головой, которая, я думаю, закружилась от истинной радости. И люди, движимые тем же чувством облегчения, тоже побежали. Когда мы подошли поближе к городу, я развернул свой флаг и пошел вперед поспокойнее.
Я увидел приближающуюся к нам пару гамаков с тентами; за ними следовали трое мужчин с корзинами. Когда мы встретились с этой группой, из одного гамака выпрыгнул маленький веселого вида француз, схватил корзины и мгновенно открыл бутылку, дабы выпить «в честь первого европейца, который добился успеха в пересечении Тропической Африки с востока на запад».
Оказалось, что этим сердечным приемом я обязан г-ну Кошуа, отставному офицеру французского флота, который поселился в Бенгеле в качестве торговца. Прослышав о моем приближении накануне вечером между 10 и 11 часами, он немедля выступил, чтобы меня встретить. Остальные его корзины тоже были полны провианта, который он раздал моим людям, подав краюху хлеба голодающим смертным. После этого мы двинулись дальше и за несколько минут прибыли в дом, принадлежавший г-ну Кошуа в Катумбеле.
Нет нужды говорить, сколь я был опечален, получив на пути домой в Европу горестную весть о кончине этого добросердечного француза! Он намеревался посетить Англию, и я предвкушал удовольствие возобновить знакомство с человеком, который с такой готовностью выказал по отношению ко мне величайшие любезность и внимание, когда я отчаянно нуждался в поддержке.
Глава 14
Мир и изобилие. — Катумбела. — Болезнь моя усиливается. — Перенесен в Бенгелу. — Медицинская помощь и добрый уход. — Мое выздоровление. — Прибытие отставших. — Смерть еще одного человека. — Дурное поведение Бомбея. — Оригинальная личность. — Бенгела. — Ее развалившийся форт. — Солдаты-каторжники, — Их преданность. — Мои люди ведут себя чересчур вольно. — Приезд в Луанду. — Принят консулом. — Внимание губернатора. — Забавный инцидент. — Мои люди возражают против расквартирования. — Подготовка к отправке их домой. — Щедрые предложения — Покупка шхуны. — Ее снаряжение. — Визит в Кинсембо. — Карт не достать. — Неожиданная удача. — Отплытие моей команды на «Френсис Камерон». — Покидаю своих луандских друзей. — Плавание к дому. — Благополучное возвращение
В даме г-на Кошуа моих людей обеспечили жильем и неограниченным количеством еды, меня же провели в удобную спальню и снабдили кое-какой новой одеждой. И хорошо было, что я «получил это свежее снаряжение, ибо старая — моя фланелевая рубаха настолько истлела, что, когда я несколько поспешно стал ее стягивать, голова моя прошла сквозь спинку рубахи.
Я не терял времени, (попросив, чтобы были сделаны распоряжения относительно «посылки людей и продовольствия на выручку моим людям, оставшимся позади. И Кошуа любезно взялся все для них устроить. Он посоветовался с «шефе» — так называется португальский офицер, возглавляющий небольшое поселение, — и с туземным вождем. И в этот же вечер 20 человек с гамаками, овощами и прочей едой и с тканью на покупку быка в Кисанджи были отправлены встречать мой измученный арьергард.
Рот «мой болел все больше, и Кошуа, осмотрев его, сразу же сказал, что я болен цингой, но заверил меня, что ври хорошей диете я скоро поправлюсь.
Люди мои вполне наслаждались. Конечно, вели они себя несколько вольно, хотя у них было некоторое извинение такому «поведению, но я не готов был к тому, чтобы через час после нашего прибытия найти их всех (за исключением Джумы) пьяными.
Во второй половине дня я обошел Катумбелу. Это небольшой «поселок, который состоит примерно из дюжины домов, принадлежащих бенгельским купцам, квадратного форта о несколькими плохо отлитыми душками, установленными на камнях, рыночной площади и некоторого числа более мелких строений, таких, как винные лавки. Единственный каменный дом — тот, в который меня поместили; во время недавнего восстания туземцем все европейцы нашли убежище в нем. Остальные постройки из адоба (сырцового кирпича) и побелены.
Хоть Кошуа и промыл мне рот карболовой кислотой, пока мы наносили визит шефе, я ничего не смог есть, когда мы вернулись к себе. С этого времени мне быстро становилось хуже. Язык распух настолько, что выступал за зубы, изо рта шла кровь. Около 2 часов ночи Кошуа, который спал в той же комнате, видя, насколько я болен, и понимая, что нельзя терять время с применением надлежащих лекарств, поднял своих людей и, уложив меня в гамак, срочно отправился со мной в Бенгелу, дабы получить совет тамошнего санитарного инспектора. Когда мы прибыли, я не мог говорить и глотать, тело было покрыто пятнами разных оттенков пурпурного, синего, черного и зеленого цветов, а остальная часть кожи была мертвенно-бледной. Д-р Калассу, руководитель госпиталя, сразу же пришел меня осмотреть и распорядился, чтобы на горло мне ставили припарки и каждые 10 минут впрыскивали в рот какой-то раствор; свернувшуюся кровь, которая грозила меня задушить, удалили пинцетом.
Доктор и г-н Кошуа, любезный мой хозяин, сидели около меня, не оставляя меня одного на протяжении 48 часов. К концу этого срока благодаря тем, кто так умело и заботливо меня лечил, я мог проглотить немного молока — и недуг был побежден. Заболей я им днем или двумя раньше, вне пределов досягаемости медицинской помощи, ничто бы не смогло спасти мою жизнь. Теперь же, когда я мог глотать, я начал восстанавливать силы и стал выздоравливать настолько быстро, что на четвертый день был в состоянии совершить прогулку в машилле и нанес визит губернатору, майору Бриту, который постоянна меня навещал.
Губернатор также самым любезным образом расквартировал моих людей в здании администрации и распорядился, чтобы комиссариатский отдел[254] снабжал их пайками.
254
Комиссариатский отдел — в британской и некоторых других армиях так именовалась интендантская служба.