Пять миль трудного пути привели нас в долину, окруженную холмами Кунгва и полную конической формы горок; на многих из них стояли деревни. Арабы стали лагерем в деревне — под названием Конгаса, мы же — в другой деревне, которая именовалась Кунгва по названию гор, высочайший пик которых поднимался прямо над нами.
Склоны горок были засеяны маисом, сорго и сладким картофелем, а сырые низины использовались для разведения риса; в деревне же было посажено черное дерево.
Большой недостроенный дом (сооружать его начал какой-то араб, имей и виду здесь поселиться, но Сейчас постройка приходила в упадок) обеспечил хорошее укрытие для наших грузов и многих наших людей. Те, кому в нем не досталось места, расселились по хижинам туземцев, чтобы спастись от дождя, который лил почти непрерывно и на другой день, не давая нам выступать.
Следующим местом нашего отдыха была брошенная деревня в пяти милях от Кунгвы. Здесь нам пришлось остаться на день, чтобы получить провиант. Ибо людям, как обычно, нужен был повод, чтобы задержаться; и эти места, три дня назад бывшие «голодной местностью», ныне описывались ими уже как земля обетованная, а все, что было впереди, говорили они, — бесплодная пустыня.
Диллон и я отправились поохотиться, воспользовавшись услугами двух аборигенов в качестве проводников. Хоть мы и увидели следы кабана и антилопы, сами животные остались вне нашего поля зрения. А после часа пребывания на экскурсии достойные наши проводники бросились преследовать птицу медоведа[60], чей крик они услышали, и в возбуждении своем подняли такой гвалт, что совсем лишили нас надежды на охоту.
Почва в низинах была черная и тяжелая, а дожди превратили ее в липкую и скользкую грязь. Но невысокие холмы, состоявшие из песка, оставались сравнительно сухими даже при сильнейшем дожде.
Арабы, останавливавшиеся в Конгасе, появились снова, стали лагерем неподалеку от нас, и вверх по долине мы пошли вместе.
Холмы смыкались с обеих сторон, а тропа была так закрыта бамбуковой травой-тростником, что прокладывать через нее дорогу было очень трудно. Густая растительность закрывала и вид на холмы — вид, который бывал восхитителен, когда пред нами оказывались отдельные счастливые просветы. Так что к физической работе— прокладыванию дороги через густую траву — прибавлялись и танталовы муки: знать, что мы окружены очаровательным пейзажем, но не иметь возможности насладиться его созерцанием.
В этот день (20 апреля) мы разбили наш лагерь около небольшого селения Кирока, которое уже заполнили арабы, выступившие раньше нас. Нам пришлось устраивать нашу бому вне пределов селения. Когда я пришел, шатер Хамиса уже был поставлен; сочувствуя моему состоянию — меня на жаре одолевала жажда, — Хамис любезно пригласил меня в шатер выпить стакан шербета. К несчастью, шербет своею сладостью лишь усилил жажду; но я все же оценил его доброе намерение.
За Кирокой долина продолжала сужаться; и у западной оконечности мы покинули ее через ущелье, расположенное высоко на склоне.
Рядом с нашей тропой проходило русло потока глубиной больше 20 футов с почти отвесными краями. В него-то и упал вьючный осел, несший около 140 фунтов боеприпасов (некоторая их часть состояла из разрывных пуль); к счастью, он не причинил вреда ни себе, ни грузу, хоть и упал прямо на голову. Единственным видимым результатом падения была немного потертая шерсть на лбу.
Значительная часть прохода шла по очень скользким песчанику и кварцу. Холмы, до самых вершин покрытые деревьями, поднимались в самой высокой точке прохода примерно на 300 футов над нами. Крутой спуск по жирной красной глине привел нас в долину Лугеренгери, ограниченную с юга горами Кигамбве, откуда в реку стекало много ручьев, а с севера — грядой конических холмов.
Долина Лугеренгери очень плодородна, в ней приятно чередуются участки светлого леса, джунглей, поросшие травой и возделанные. Но дождевые и паводковые потоки с Кигамбве — серьезная угроза безопасности жителей.
При наводнении река разливается в ширину больше чем на милю. Даже когда мы переправлялись, между зарослями бамбука, которые избороздили ложе реки, текли отдельные ручьи по колено глубиной. На ночь мы остановились в селении Мохале, а утром прошли знаменитый городок Симбавени — «крепость льва», — некогда обиталище Кисабенго, грозы всех окрестных племен, которые он грабил.
Ныне слава его померкла, и мы прошли мимо с развевающимся флагом, совершенно не обратив внимания на претензии нынешней правительницы городка — дочери Кисабенго. У нее есть желание, по пет сил для того, чтобы стать самой столь же несносной, каким был ее разбойник-родитель.
Переправившись через речку Мвере, мы продолжили путь к Лугеренгери, которую перешли по грубому мосту из сваленных деревьев, и разбили лагерь на другом берегу. Больше двух часов заняла доставка грузов и ослов, так как река была шириной 20 ярдов и от четырех до шести футов глубиной, с крутыми берегами, возвышавшимися над водой на 14 футов.
Хамис неблагоразумно поставил свой лагерь на берегу Мвере — и в результате должен был выплатить Симбавени 17 доти в качестве мхонго, пошлины, которой мы избежали. Наши люди тоже хотели остаться на стороне Симбавени и потому работали неохотно. Но мы переправились без происшествий, за исключением того, что некий пагази предпочел попробовать перейти речку вброд, чем довериться ненадежному мосту, и был унесен течением. Его спасли, и замоченный груз был единственным ущербом, хотя такого опасения трудно было ожидать.
Здесь мимо нас прошел арабский караван в сторону побережья, и мы воспользовались представившейся возможностью, чтобы отправить почту на Занзибар.
Покупка провианта перед переправой через болото Маката заняла весь следующий день. Получить продовольствие, в котором мы нуждались, не составило хлопот, поскольку туземцы толпами приходили в лагерь с бобами, тыквами, кабачками, медом, яйцами и зерном на продажу. Что касается трудностей перехода, то слухов было достаточно для того, чтобы отвратить даже самого отважного от попытки его предпринять, если не сделать скидку на склонность туземца к преувеличению.
После полудня, когда погода была отвратительно сырая, Хамис пришел нас повидать, и Диллон вознамерился его развлечь и поразить кое-какими карточными фокусами. Велико же было удивление Диллона, когда обнаружилось, что Хамис превзошел его в этом отношении!
Ветка дерева, упав на мою трехопорную палатку, проделала дыру длиной в шесть футов. И если бы в качестве предосторожности я не устроил еще в Кикоке внутреннее полотно в палатке, мне бы пришлось искать новое жилище у Диллона, в его абиссинской палатке.
Неимоверные хлопоты выпали на нашу долю на следующее утро: люди до такой степени объелись, что никак не были склонны двигаться и готовы были еще несколько дней оставаться в этой подлинной земле изобилия. Нам пришлось их буквально выгонять из лагеря по одному; но, как только мы к ним поворачивались спиной, они пробирались обратно или прятались со своими тюками в кустах и высокой траве.
Приложив немалую настойчивость, мы в конце концов выгнали их в дорогу и, продвигаясь около самой оконечности гористой гряды Кихондо, которая поднимается прямо на равнине на высоту 700 или 800 футов, прошли в Симбо, последний лагерь перед тем, как столкнуться с тяготами болота Маката.
Могу заметить, что Симбо — это скорее родовое название, нежели индивидуальное. И если только нельзя воспользоваться определенным названием какого-то близлежащего селения, оно часто прилагается к местам, где можно найти воду в ямах или путем копания таковых, — это и есть значение данного слова.
Гряда Кихондо сходится с Кигамбве, и в углу, образованном их соединением, находятся истоки реки Лугеренгери.
Осматривая лагерь в Симбо, мы обнаружили, что исчез вместе с грузом один из пагази, по имени Уледи. Я немедля отрядил пятерых аскари на его розыски, и вечером они с триумфом возвратились, найдя его в Симбавени, куда он отправился, полагая, что встретит там сердечный прием из-за того, что мы отказались платить там мхонго. Однако королева, мисс Кисабенго, выдала и Уледи и груз человеку, возглавлявшему поисковую партию, при условии, что тот выплатит 7 доти в качестве пошлины.
60
Meдовед, медоуказчик (Indicatoridae) — небольшие птицы из семейства дятлообразных, своим криком выводящие человека и животных к гнездам диких пчел.