Нельзя не признать, что реальные исторические условия как в Восточной, так и в Западной Тропической Африке в 60-х и 70-х годах прошлого века давали всем противникам торговли невольниками, вне зависимости от того, какими действительными мотивами они руководствовались, достаточно оснований, чтобы активно и целенаправленно добиваться пресечения работорговых операций.
Такими операциями занимались люди разной этнической и расовой принадлежности — европейцы, азиаты, африканцы. Да и обстановка на Атлантическом побережье и на восточноафриканском берегу Индийского океана была неодинаковой. Работорговцам — и арабо-суахилийским и португальским — приходилось по-разному к ней приспосабливаться в зависимости от соотношения сил в том или ином районе. На востоке, в материковой части сегодняшней Танзании, через которую проходил маршрут Камерона, двигавшегося, кстати сказать, вдоль второго по значению работоргового пути в этой части континента[3], уровень социально-политического развития обитавших здесь народов, за исключением суахилийского населения в прибрежных местностях, как уже говорилось, не превышал стадии союзов племен. Ни один из этих народов еще не создал настоящей государственности. Таким же образом обстояло дело и в центральных областях Анголы у народа овимбунду. А в восточной части Анголы и на юге современного Заира охотникам за невольниками приходилось в ту пору иметь дело со сравнительно высокоразвитыми общественными организмами народов луба и лунда. И соответственно в гораздо большей степени, чем на востоке, считаться с их правителями.
И все же существовало принципиальное совпадение в одном, но весьма важном моменте, определявшем характер взаимоотношений между англичанами и работорговцами. И арабские, и африканские, и португальские — все они никак не были заинтересованы в реализации провозглашавшейся англичанами свободы торговли. На протяжении столетий торговля людьми была посреднической по своему характеру, она обеспечивала высокие доходы достаточно широкому слою торговцев, охотников за рабами, скупщиков. И эти люди вовсе не собирались легко отказываться от своих доходов. Отсюда вытекала неизбежность прямого столкновения интересов работорговцев с британскими.
На восточном побережье арабская работорговля существовала с незапамятных времен. Португальцы, появившиеся в Индийском океане в конце XV в., на какое-то время разрушили ее, захватив портовые города суахилийского побережья, издавна связанные с Южной Аравией и районом Персидского залива. Сами португальцы, однако, вывозили невольников в основном через свои порты-фактории на побережье Мозамбика — Софалу, Мозамбик. После ликвидации португальского владычества на побережье нынешних Танзании и Кении (последний португальский опорный пункт в Килве был взят арабами в 1706 г.) прибрежные города перешли в номинальное подчинение султанам Омана.
С этого времени началось постепенное, но непрерывное проникновение арабских купцов в глубинные районы континента; главными товарами, которые их интересовали, были рабы и слоновая кость. Объем вывоза рабов в Южную Аравию, в Индию и в страны Персидского залива постоянно возрастал, но особенно расширилась работорговля с переносом в 1832 г. столицы оманских султанов из Маската на северо-восточном берегу Аравийского полуострова на о и Занзибар у африканского побережья. При султанах Саиде бен Султане (1804–1856) и Маджиде бен Саиде (1656–1870) она превратилась в одну из важнейших отраслей хозяйства Занзибарского султаната. Захваченные на материке рабы-африканцы были главной рабочей силой на гвоздичных и финиковых плантациях арабской аристократии, включая и самих султанов. Огромные доходы приносила и продажа невольников на традиционных аравийских рынках. на рабском труде строилось и все хозяйство арабских и суахилийских купцов в глубине материка: рабы выступали и как сельскохозяйственные рабочие, и как основное транспортное средство (носильщики), и как вооруженная сила, одна из главных задач которой состояла в захвате новых рабов.
Именно превращение Занзибара в один из важнейших центров работорговли у восточного побережья Африки наряду с уже упоминавшимися политико-стратегическими соображениями послужило причиной особого внимания британской политики к этому султанату. К моменту прибытия сюда Камерона в 1873 г. на острове уже несколько лет фактически существовала база британской эскадры, а вице-консул Дж. Кёрк стал, пожалуй, самым влиятельным человеком в Занзибаре и прилегающих портах. Дело явно шло к открытому подчинению Занзибарского султаната Великобритании; это и случилось в 1890 г., когда над Занзибаром, вынужденным к тому времени «уступить» германским колониалистам свои материковые владения, был установлен британский протекторат.
В центральной части континента, в восточных и юго-восточных областях современного Заира и в центральной части Анголы в роли главных работорговцев выступали португальцы. Ангола, во всяком случае ее побережье, находилась под властью Португалии с XVI в. Однако в глубинные районы португальцы почти не проникали, предоставив это своим доверенным лицам из числа африканцев или мулатов. Медленное продвижение португальских торговых караванов из Анголы на восток и привело в конце концов к пересечению южной части материка сначала, в 1804–1811 гг., двумя «помбейру» (мн. ч. «помбейруш»), т. е. африканскими приказчиками португальцев, а затем, в начале 50-х годов, и португальцем Силва Порту.
В португальских владениях в Анголе существовал не меньший спрос на невольников, чем в Занзибарском султанате. Если в Восточной Африке использование рабского труда было важнейшим условием нормального функционирования экономики, то и в Анголе наблюдалась такая же картина. Все хозяйство европейских поселенцев и значительной прослойки мулатов основывалось на труде рабов — и Камерон аккуратно зафиксировал это в своих записях. Кроме того, во второй половине XIX в. именно Ангола стала главным поставщиком невольников в Бразилию, где рабство было окончательно отменено в законодательном порядке лишь в 1880 г. Да и в самой Анголе это произошло всего двумя годами раньше — в 1878 г., т. е. уже после того, как в стране побывал Камерон. Нет ничего удивительного в том, что спорадические и весьма робкие попытки португальских властей метрополии начиная с 1806 г. хоть как-то ограничить ангольскую работорговлю — об ее прекращении предпочитали вообще не говорить! — неизменно встречали яростное сопротивление колонистов, не останавливавшихся даже перед вооруженными мятежами, и не давали сколько-нибудь заметных практических результатов в Африке.
При всех различиях в уровне общественного развития, какие существовали ко времени экспедиции Камерона между народами, через земли которых пролегал его маршрут, общей чертой для всех этих народов в 70-х годах прошлого века было то, что все расширявшийся спрос на рабов в одинаковой степени вовлекал в работорговлю и мелкого племенного вождя где-нибудь в Угого, и мулохве раннеполитического образования Луба (у Камерона — Уруа). Они были в ней необходимыми посредниками, а то и поставщиками «товара». Вовлечение же в работорговлю с неизбежностью вело к войне практически всех против всех, к жесточайшему разорению хозяйства и, как следствие, к деформации традиционных общественных структур, а в конечном счете — к их разложению, к ослаблению и распаду существовавших раннеполитических объединений на более мелкие.
Вскоре после путешествия Камерона такие разрушительные тенденции в немалой степени облегчили бельгийским, германским, португальским и британским колонизаторам раздел этой части Африки. Главным же непосредственным итогом расцвета работорговли стало небывалое разрушение производительных сил, обезлюдение и запустение целых областей в Центральной Африке. Это плачевное состояние дел и засвидетельствовал в своей книге Камерон с большой яркостью и убедительностью.