Оказалось, что Мирамбо был первоначально вождем маленького округа в Уньямвези и много-лет выказывал арабам крепкую дружбу; даже сейчас он еще сохраняет дружеские отношения со многими из них. Некоторые арабы имели дома, располагавшиеся близко от его деревни, и Мирамбо часто давал в виде подарка любому, кого он уважал, по 50 коров за один раз.
Но какой-то беспринципный субъект воспользовался добродушием вождя, чтобы получить в кредит большое количество слоновой кости, а когда подошло время платежа, посмеялся над Мирамбо за то, что тот ему доверился. Тогда Мирамбо обратился к арабам в Уньяньембе, чтобы они помогли ему привести спор к справедливому разрешению, но, так как они оказались глухи к его жалобам, он решил уладить дело по-своему.
Вскоре после этого караван, руководимый компаньоном человека, который обманул Мирамбо, подошел к границам его территории. И Мирамбо отказался его пропустить, пока долг не будет уплачен. Араб, подчиняясь неблагоприятным обстоятельствам, соглашался выплатить часть долга, но не весь. Но Мирамбо, не будучи расположен к полумерам, взял исполнение закона в свои руки, и караван был разгромлен в бою.
С того времени продолжались нерегулярные, несистематические военные действия, к большому ущербу для торговли, причиняя огромные беды. Ибо Мирамбо все время передвигается и несет разрушение всюду, где люди отказываются к нему присоединиться. Не раз он совершал набеги на поселения арабов в Уньяньембе и угонял скот у них на глазах, в то время как они, просто забаррикадировавшись в своих домах, боялись оказать какое бы то ни было сопротивление.
В Уньяньембе расквартирована тысяча белуджей на жалованье у Сейида Баргаша, и во время нашего пребывания они были усилены двумя тысячами человек, прибывших с побережья. Помимо этой маленькой армии у арабов есть туземные союзники; и если бы в их среде было какое-то единство, Мирамбо давно уже мог бы быть разбит, а мощь его полностью сломлена. Здесь, однако, множество разных клик, ревниво следящих друг за другом, и ни разу не был проведен в жизнь определенный план кампании.
С обеих сторон война ведется с самым возмутительным варварством и жестокостью. Они не имеют представления о честной войне, но считают, что величайшая слава завоевывается сжиганием деревень, населенных безобидными людьми, внезапными нападениями на небольшие отряды и убийством с помощью хитрости отдельных лиц. Эта варварская система поощряется арабами, которые вознаграждают любого человека, доставившего голову убитого врага, даря ему раба и наложницу. Подобное доведение, естественно, вызывает возмездие со стороны людей Мирамбо, так что борьба становится все более и более ожесточенной. Я же, со своей стороны, могу лишь восхищаться отвагой и решительностью Мирамбо.
Через два дня после нашего обхода с визитами и бесед я свалился с приступом лихорадки, а Диллон и Мёрфи быстро последовали моему примеру. В общем на протяжении нашего пребывания здесь мы большую часть своего времени провели, лежа в лихорадке.
Когда пагази, нанятые для путешествия в Уньяньембе, ушли, получив свою плату, те, которых мы наняли помесячно, очевидно, решили, что это благоприятная возможность для стачки и для того, чтобы потребовать вперед двухмесячную плату. Я сопротивлялся сколько было возможно, но в конечном счете согласился выплатить вперед месячное жалованье. Если бы я в какой-то степени не подчинился, они разбежались бы все; а примерно 50 или 60 сбежали и после такого частичного удовлетворения их требований.
Хотя более почтенные арабы и проявляли к нам большую любезность и оказали немалую помощь, приходится добавить, что многие из более мелких торговцев ставили нам любые возможные препятствия, подстрекая наших людей к дезертирству и даже в некоторых случаях уводя их против их воли.
Один случай был особенно возмутителен: нескольких наших пагази, когда они были пьяны, сманил человек, собиравшийся отправиться на побережье, хотя он хорошо знал, что это наши носильщики. Услышав о том, я послал к нему, возражая против такой сделки, но в ответ получил сообщение, что он намерен-де оставить пагази у себя, если я не соглашусь уплатить ему по три доти с человека; именно столько он, как уверял, заплатил носильщикам вперед. Не будучи склонен подчиниться этому вымогательскому требованию, я представил дело губернатору, который расследовал его и распорядился людей возвратить. Перед завершением дела меня свалил очередной приступ лихорадки, а Диллон, не знавший всех деталей, подчинился требованиям того человека. Когда я оправился, то, к своему огорчению, обнаружил, что не только потеряна ткань, но что и люди тоже исчезли, будучи выведены из Уньяньембе в кандалах.
Во время нашего нахождения в Уньяньембе пришел караван, принадлежавший Мтесе, вождю Уганды[103], доставив (письмо сэра Сэмюэла Бэйкера[104], адресованное д-ру Ливингстону. Оно было помечено фортам Фатяко. В письме сэр Сэмюэл сообщал о каких-то неприятностях с Кабба Реггой (Камраси), вождем Уньоро, о том, что он потерял многих спутников; но Мтеса-де прислал ему на помощь людей, и он преодолел затруднения[105].
Поскольку эти люди сказали, что должны сразу же возвратиться в ставку Мтесы, я поручил им письмо для сэра Сэмюэла, а также два для Мтесы: одно по-английски, что, конечно, было лишь формальностью, второе же по-арабски. Содержание последнего, я знал, передаст мусульманский миссионер, который несколько лет жил при Мтесе. Я отправил также две штуки хорошего сукна в виде подарка, так как в то время казалось вероятным получить от д-ра Ливингстона распоряжение двигаться к. Виктории Ньянзе.
Мы слышали, что единственным препятствием к обращению Мтесы в мусульманскую веру оказалось то, что затруднительно было найти человека, достаточно смелого для совершения обряда обрезания, ибо опасались, как бы смерть не стала наградой тому, кто причинит Мтесе боль[106].
В конце августа Шейх бен Насиб и Абдаллах бен Насиб — два брата, командовавшие войсками султана, — вернулись с театра военных действий против Мирамбо. Это были образцовые арабские джентльмены, и мы быстро сделались большими друзьями. А так как их ставка была всего в немногих сотнях ярдов от нашего дома, мы постоянно обменивались визитами. Они оказали большую услугу, когда взбунтовались наши аскари и экспедиция едва избежала полного краха.
Мятеж поднялся из-за того, что один из аскари, обнаружив, что какой-то пагази украл у него одно дети ткани, решил сам вершить правосудие. Вместо того чтобы предоставить мне наказание этого человека, он сам расправился с вором: с помощью троих товарищей подвесил того за ноги и оставил висеть.
К счастью, проходивший мимо Иса увидел беднягу и сразу же явился ко мне, крича, что четверо аскари убивают человека. Прибежав на выручку, я обнаружил несчастного висящим пятками вверх, а из носа, рта и ушей его текла кровь; не было никакого сомнения, что, не сними мы его, он скоро покончил бы счеты с жизнью.
Тут я приказал Бомбею забить в кандалы четверых негодяев, совершивших это преступление. Но он сразу же вернулся с поразительным известием, что аскари отказываются подчиниться приказу.
Поскольку я все еще возился с пагази, который стал понемногу приходить в себя, я сказал Бомбею, чтобы он разъяснил аскари, что, ежели они не подчиняются приказам, им больше не быть солдатами у англичан — с них сорвут их красные куртки, заставят положить оружие и уволят. Бомбей покинул меня, но, вместо того чтобы сделать хоть какую-то попытку заставить выполнить приказ, просто сказал: «Хозяин, нет хотеть тебя: сложить куртки и ружья и уходить!» Конечно же, все, за исключением наших слуг и тех немногих, кто был болен, сразу ушли, и четверо первоначальных нарушителей остались безнаказанными.
В этом затруднении я апеллировал к Шейху бен Насибу и Абдаллаху бен Насибу, которые обещали свою поддержку и послали известить губернатора, чтобы получить от него разрешение действовать. Завершилось это тем, что четверо, которые начали беспорядок, были схвачены и на следующее утро доставлены в цепях, а прочие приниженно покорились. По ходатайству братьев Ибн Насибов я восстановил в должности аскари, но наказал зачинщиков, продержав их в кандалах неделю. Бомбей действовал в высшей степени глупо: впрочем, в течение нашего пребывания в Уньяньембе он главным образом был пьян и бесполезен. Но теперь он обещал исправиться, и гак как я надеялся, что он в самом деле намеревался вести себя хорошо, то и наказывать его не стал.
103
Речь идет о Мтесе (Мтезе) — правителе (кабака) раннеклассового государственного образования Буганда. В правление Мтесы (1856–4684) Буганда достигла наивысшего могущества, подчинив себе большую часть территории к западу и северо-западу от оз. Виктория.
104
Бэйкер, Сэмюэл Уайт (1821–1690) — британский путешественник и колониальный администратор. В 1864 г. открыл оз. Альберт (ныне — оз. (Мобуту-Сесе-Секо) — второй исток Нила; в описываемое Камероном время Бэйкер, состоя на службе египетского правительства, осуществлял завоевание верховий Нила и прилегающих к ним областей.
105
«Неприятности», о которых идет речь, заключались в том, что Бэйкер предложил правителю (мукама) раннеклассового государственного образования Буньоро (у Камерона — Уньоро), располагавшегося к юго-востоку от оз. Альберт, Каба-Реге (у Камерона — Кабба-Регга) признать над собой протекторат египетского хедива. Встретив со стороны Каба-Реги (1872–1899) решительный отпор, Бэйкер небезуспешно попытался столкнуть Буньоро с соседней Бугандой.
106
Мусульманство действительно получило довольно широкое распространение в Буганде 60-х годов прошлого столетия, и кабака Мтеса какое-то время даже склонялся к принятию ислама. Однако от совершения такого шага его удерживали, конечно, не те анекдотические причины, которые упоминает Камерон, а вполне реальные политические соображения: в исламе кабака не без основания видел орудие колонизаторской политики (ему было достаточно хорошо известно о деятельности турецко-египетской администрации на юге Судана, по существу служившей ширмой для британского проникновения в эти районы). И когда британский полковник Ч. Гордон, управляющий суданскими владениями египетского хедива, предложил Мтесе признать египетский протекторат над Угандой, политика кабаки в отношении ислама резко изменилась. В Буганду были допущены христианские миссионеры, и теперь поговаривали уже о крещении самого Мтесы.