После некоторого разговора мы заключили соглашение, а именно: козу должны найти и возвратить; я должен сделать вождю презент в виде куска алого сукна; Бомбей и Билаль с ним побратаются, и нас снабдят проводниками и позволят уйти с миром.
Я сразу же приступил к выполнению своей части соглашения и, достав сукно, возвращался с ним к вождю Камвави, когда к нему явился другой вождь с вооруженными мужчинами и сказал: «Не будь так глуп, чтобы замириться с этими людьми ради одного куска сукна! Мы достаточно сильны, чтобы их съесть, и легко сможем получить каждый клочок сукна и каждую бусину, им принадлежащие, а их самих мы можем убить или сделать из них рабов. Сколько их десятков? Эти их десятки ты можешь сосчитать на одной руке, а наши сосчитать — потребовалось бы больше рук для счета, чем мы сможем набрать!»
Совет новоприбывшего вождя, к несчастью, возобладал, переговоры были прерваны, и снова стрелы начали летать вокруг. Тут я решился на легкое возмездие — сжег одну хижину, пригрозив в то же время, что, если мне не дадут мирно уйти, запалю все селение и познакомлю их с пулями по-настоящему.
Эта решительная акция привела к тому, что было дано позволение на наш уход, но только по дороге, ведущей в направлении, противоположном тому, в каком мы собирались идти. Мои проводники сказали, что на дороге, которой нам велели следовать, расположено селение под управлением отдельного вождя, где нас-де гостеприимно примут. Я решил идти туда, дабы избежать каких бы то ни было дальнейших споров или неприятностей с этим вероломным народом, и приказал выступать.
Дорога шла по спутанной траве, по кустарникам, участкам густых джунглей и открытой равнине. И когда мы шли, нас окружали толпы вопящих дикарей, которые держались вне дальности наших ружей на открытых местах, но приближались и стреляли в нас всякий раз, как имели прикрытие. «Фьють! Фьють», издаваемое длинными стрелами, летящими между деревьями, создавало весьма неприятное — впечатление. Но, невзирая на количество летавших кругом стрел, ни один из нас не был ранен. Поэтому я не позволил выстрелить ни одному ружью, полный решимости не проливать кровь — разве что нас заставят сделать это при самозащите.
Около 5 часов туземцы отстали, а к закату мы подошли к участку джунглей с протекающим через них ручьем. На противоположном берегу была деревня, которая, мы надеялись, станет приютом мира и покоя. Вместе с проводниками я пошел окликнуть жителей деревни и спросить, примут ли нас. И здесь вновь единственным ответом был град стрел.
Тогда я крикнул своим людям следовать за мной — призыв, на который откликнулись Джума, Самбо и один-два других, — и, стреляя из ружей, мы бросились сквозь джунгли, через реку, и вступили в деревню с одного конца, в то время как туземцы исчезали с другого.
Остальная часть моего доблестного войска, исключая четверых или пятерых, оставшихся с Бомбеем присматривать за товарами, разбежалась. И за то, что они обратили спины к неприятелю, карающая справедливость снабдила двоих из их числа «искусственными хвостами», весьма напоминавшими по виду стрелы.
Я знал, что ни минуты нельзя терять, готовясь к возвращению враждебных туземцев, и потому распорядился, чтобы грузы немедленно принесли в деревню.
Мои беглецы поспешно последовали за нами и теперь начали наподобие Фальстафа[188] хвастаться своими великими деяниями и еще большими подвигами, каковые они намерены совершить в будущем. Но было не время для разговоров, и я как трусов, так и героев приставил к работе по укреплению нашей позиции.
В четырех хижинах, стоявших в центре деревни, образуя неправильный прямоугольник, я проделал бойницы, как в блокгаузах, а между хижинами построил баррикаду из дверей и кольев от остальных хижин; последние либо срыли, либо сожгли, чтобы не дать им стать прикрытием для наших врагов. Построив баррикаду, с внутренней стороны вырыли траншею и перекрыли ее. И, несмотря на то что нас побеспокоила туча стрел, утро нас застало достаточно защищенными.
Было ясно, что дело серьезное и что, для того чтобы выбраться из нашего теперешнего положений, мы должны будем отвечать на огонь туземцев.
На протяжении двух следующих дней по нас постоянно стреляли, и около полудюжины моих людей были ранены, когда доставали воду из реки. Но туземцы стали бояться наших ружей, так как двое или трое были убиты и несколько человек ранены, и не приближались к форту, который я наименовал Форт Дайна в память бедной моей козы.
После этого я выслал рекогносцировочные отряды, и они вскоре вернулись, разрушив несколько баррикад, построенных туземцами поперек троп, но незанятых, когда мои люди их обнаружили. На третий день партия, вышедшая дальше в поле, захватила двоих мужчин и женщину и доставила их в лагерь. Женщина оказалась родственницей Мона Касанги, и мы с радостью отправили ее с одним из мужчин сказать туземцам, что мы хотим мира, а не войны; другого мужчину мы задержали заложником. Женщина возвратилась на следующее утро вместе с соседним вождем, который тоже был родственником Мона Касанги, и вскоре мир был заключен.
Форт Дайна был оставлен 6 октября, а в деревнях, мимо которых мы шли, еще сохранялось много временных хижин для устройства воинов, которые были собраны, дабы принять участие в нашем ограблении. Теперь эти мужчины возвратились по домам, а женщины и дети бежали по сторонам каравана, болтая и смеясь.
Когда мы стали лагерем, вождь округа доставил мне большой рулон травяной ткани и несколько коз в качестве платы за неспровоцированное нападение на нас. Я принял одну козу и дал вождю немного бисера в знак дружбы, заметив, что, не в пример другим путешествующим, мы не ищем рабов и не стараемся разжигать ссоры, но желаем лишь увидеть страну и быть в дружбе с народом. Однако я воспользовался случаем, чтобы сообщить ему, что мы всегда будем защищаться, если нас атакуют, а, как они могли уже узнать, мы достаточно сильны, чтобы о себе позаботиться.
Позднее я обнаружил, что Мона Касанга, хоть и служил переводчиком во время этих переговоров и выслушивал мои замечания, но пытался что-то вымогать у вождя для себя. К счастью, я раскрыл эту игру, иначе вождь пришел бы к заключению, что белый человек, предаваясь разговорам о дружбе и стараясь быть щедрым, в то же время (позволяет своим людям брать подношения окольным путем.
Действительной причиной нападения на нас было то, что в пяти милях от Камвави находился отряд из состава португальского каравана, разорявший деревни, убивавший мужчин, а женщин и детей угонявший как рабов. Естественно, туземцы связали меня в своих представлениях с охотниками за рабами, тем более что я настойчиво расспрашивал о них и о том, откуда они приходят. И нет сомнения, что их считали нашими друзьями, к которым >мы хотим присоединиться, чтобы вместе продолжать эти варварские действия.
Теперь мы шли — через округа Мункулла и Мшанга Санга, по ровной местности с отдельными долинами, через пряду Килимачио — полукруг гранитных холмов самого разного облика и формы, — переправились через несколько значительных водотоков, которые текли на восток, к Луалабе (не — к тому рукаву реки, что — видел д-р Ливингстон, покидая озеро Мверу, но к тому, источники которого прошли помбейруш[189] в начале этого века, во время своего путешествия из Касанси в Тете[190]).
В главном селении Мпанга Санги я повстречал весьма разумного малого, который предложил за два-три дня пути провести меня к главной ставке Касонго, вождя всей страны Уруа[191]. По каким-то частным причинам Мона Касанга отговорил его от выполнения обещания, а меня заверил, что тот рассказывает неправду, потому что в указанном им направлении народ-де беспокойный и выбор этого маршрута привел бы к дальнейшим боям.
Посему мы продолжили свое движение — под водительством Мона Касанги и на следующий день прибыли в деревню, вождь которой М’Нчкулла был другом Мона Касанги. Здесь мы остановились и пребывали, пока эти достойные люди и их друзья напивались в память какого-то общего знакомого, — покинувшего сей мир тремя месяцами ранее.
188
Речь идет не о реально существовавшем военном и политическом деятеле английского средневековья сэре Джоне Фальстафе (1377–1459), а скорее об образе веселого хвастуна, обжоры, пьяницы и труса, созданном Шекспиром в хронике «Король Генрих IV» и комедии «Виндзорские кумушки».
189
Помбейруш, ед. ч. помбейру (порт.), — странствующие купцы в Анголе, доверенные рабы крупных португальских купцов, как правило, мулаты; вели торговые операции в глубине материка, куда сами португальцы не доходили. Слово «помбейруш» обычно истолковывают как «люди тропы», производя его от «помбу» — местного названия тропинок (см., например: История Африки в XIX — начале XX в. М., 1967, с. 139). Однако, по-видимому, правильнее иная точка зрения, согласно которой слово «помбу» (или «помбо») в данном случае обозначало страну народа чокве (вачокве) в восточной части Анголы.
190
Камерон здесь имеет в виду путешествие от Касанже (у автора — Касанси), самого удаленного от Атлантического побережья португальского торгового поселения к западу от р. Кванго в Анголе, до поселка Тете на среднем течении Замбези в Мозамбике и обратно, проделанное в 1809–1814 гг. Перу Жуаном Баптистой и Анастасиу (по другим данным — Амару) Жозе; это было первое известное нам пересечение Африки в обоих направлениях.
191
Речь идет о правителе (мулохве) раннеполитического образования Луба Касонго Каломбо (1865–1885). Его не следует смешивать с ранее упоминавшимся касонго, бывшим лишь правителем одной из окраинных областей этого тогда еще обширного общественного организма; собственно, в том случае касонго — титул, а не имя собственное.