Когда в корыто подлили еще воды, Алвиш и множество его людей вымыли в ней лица и натерли руки толченой корой; несколько моих людей последовали их примеру, хоть и считались мусульманами. Затем часть воды выплеснули в нашу, а остаток вместе с комками грязной глины и кусочками палки — в яму, где находилось раньше корыто; яму окончательно накрыли корытом, а ветку воткнули у ее восточного конца.
Мганга завершил действо, обнеся чашу с водой вокруг хижин и обрызгав их. А останки козы и курицы он получил в виде чаевых.
На протяжении всей церемонии явно преобладала идея, что нужно задобрить солнце — возможно, по той причине, что его признают источником света и тепла.
Я льстил себя надеждой, что отказом своим выслушивать попрошайничество Касонго совсем от него отделался. Но среди ночи меня подняли, и я обнаружил Касонго в лагере торгующимся с Алвишем, который за два слоновых бивня продал ему полученную от меня винтовку. Когда Касонго меня увидел, то попросил патронов, но я, не обращая внимания на его требования, вошел снова в свою хижину и лег спать. Вскоре я услышал, как он выкрикивает снаружи: «Бвана Камероны, виссонги, виссонги!» («Г-н Камерон, патроны, патроны!»). Я смеялся над ним и отвечал: «Касонго, Касонго, виссонги, виссонги», но он продолжал клянчить вплоть до того, что под конец выпрашивал только один-единственный.
Утром 10-го мы выступили своевременно и направились к деревне Лунги Манди — килоло, или губернатора Касонго. Деревня эта, как говорили, находится в десяти переходах, рядом с западной границей Уруа; там нужно было набрать запас продовольствия для прохода через Усамби.
Первые четыре дня мы шли по холмистой и лесистой местности с большим числом селений, как правило укрепленных. Во многие из них нам не позволили войти, ибо жители были в дружбе с Даийи и боялись, что мы пришли от Касонго, чтобы на них напасть.
Поведение людей Алвиша в дороге было постыдным. Они нападали на любую маленькую группу туземцев, какую им случалось встретить, и грабили их ношу, хоть она и состояла главным образом из сушеной рыбы и зерна, доставляемых Касонго в качестве дани. На любой возделанный клочок земли они сразу же набрасывались как стая саранчи, вырывая с корнем арахис и сладкий картофель, а несозревшие зерновые поля опустошали из чистого буйства. В деревнях, где останавливались лагерем, они срубали бананы и обрывали листья с масличных пальм на постройку своих хижин, нанося этим невосполнимый ущерб несчастным жителям.
На мои протесты мне сообщили, что у них есть разрешение Касонго брать все, что им потребуется. Но, не будь они вооружены ружьями, они никогда бы не осмелились поступать таким образом, ибо, вступая в такие местности, где население носило огнестрельное оружие, эти свирепые негодяи становились кротки, как голубки, и подчинялись любым требованиям, какие им предъявляли местные жители.
Последствия этой манеры — жить за счет местности, через какую проходят, — видны были в полном отсутствии в неукрепленных деревнях женщин и детей, коз, свиней и домашней птицы. Лишь немногие мужчины оставались в этих селениях в надежде предохранить свои хижины от разграбления, но от их присутствия пользы было мало.
В то время как на открытой местности производились эти грабежи и хищения, ни один из грабителей не решался отделиться от каравана, когда шли через джунгли, потому что рассказывали, будто заросли полны вооруженных людей, которые отрежут от каравана отставших, убьют их и съедят.
Я держал своих людей в руках, насколько это было возможно, и не давал им следовать дурному примеру остальной части каравана. Это, однако, привело лишь к тому, что им приходилось покупать еду у Алвишевых воров. И сам бы я бесчисленное количество раз страдал от голода, если бы не рис и мука, так щедро предоставленные мне Джумой Мерикани. Даже в самый момент выхода моего из Тотелы он меня снабдил ими: пришли четыре человека с мешками риса и муки и со связкой табаку, когда мы уже совсем выступали в дорогу.
За эти четыре дня мы переправились через большое число рек, а некоторое расстояние прошли по берегам Килуилуи, или «Дьявольской реки», каковое название она вполне заслужила. Килуилуи мчится по дну глубокого ущелья в песчаниковых скалах, шириной всего около 20 ярдов. Переплетающиеся ветви деревьев, растущих на обоих берегах, не пропускают туда свет, образуя долог, непроницаемый для солнечных лучей. При взгляде сверху вниз все казалось темным, как Эреб[214]. Стены ущелья в самом начале покрыты папоротниками, а затем идут прямо вниз футов на 50, к темному ревущему потоку, помеченному сверкающей пеной там, где скалы ограничивают его стремительный бег к Ловои.
В лесах многочисленны очень высокие деревья, среди которых выделяется своими размерами и красотой мпафу. У некоторых деревьев по четыре-пять больших, похожих на контрфорсы выступав, имеющих у основания около 6 футов и постепенно исчезающих на высоте примерно 20 футов от земли; а дальше вздымается на высоту 70 или 80 футов, прежде чем начать ветвиться, ствол чистой цилиндрической формы.
Из-за нашей продолжительной стоянки мои люди были совершенно негодны для (больших переходов. Скоро они сделались неспособными нести свои грузы, а один настолько заболел, что его пришлось нести. Свое заболевание они приписывали нечистой воде в Тотеле. Я, однако, думаю, что, находясь там, они очень мало пили воды; ибо помбе и пальмового вина было полно, и почти каждый имел друзей среди местных жителей, которые давали ему любое количество напитка. Достаточно интересно и то, что в числе больных были все, кого я посылал в Каньоку.
Покинув холмистую область, мы подошли к следовавшим одна за другой плоским равнинам, которые в дождливый сезон должны быть почти непреодолимыми болотами: они все еще были сырые и заиленные, с большими ямами от проходивших стад слонов. В некоторых местах их следы были совсем свежие, и, если судить по ущербу, причиненному деревьям и кустарникам, и по тому, как вытоптана была местность — уничтожены все пешеходные тропы, — стада должны иной раз насчитывать больше 500 голов.
Нам (приходилось переправляться через много ручьев, пересекающих небольшие волнообразные холмы между равнинами и часто окаймленных болотами в милю шириной. Из этих ручьев особенно труден оказался Ндживи. На обеих сторонах рос лес, и берега ручья были обрамлены упавшими стволами деревьев, между которыми мы пробирались по грязи глубиной часто по грудь. Бесполезно было доверяться обманчивой помощи скользкой опоры, которую давали эти стволы. Потому что при попытке удержать равновесие на каком-нибудь из них ствол медленно поворачивался и сбрасывал неудачника в стоячую воду, полную гниющей растительности. Один-два таких неловких опыта научили нас, что разумнее брести по болотистому грунту и быть наказанным тем, что вымокнешь по грудь, нежели покупать временную неприкосновенность за риск окунуться с головы до ног. Позади деревьев была довольно сухая полоска травы, а дальше — сущая топь. Тропа была покрыта липкой грязью глубиной по колено, и с обеих сторон лежало трясущееся болото.
Кое-кто попытался избежать залитой грязью тропы, прыгая с пучка на пучок длинной жесткой травы, что росла в изобилии.
Но они скоро раскаялись, ибо пучки эти попросту плавают в смеси слизи и ила и тонут, как только на них ступишь, сбрасывая несчастного, обманутого их внешней устойчивостью, в предательскую трясину, откуда его должны извлекать более осторожные товарищи, терпеливо пробирающиеся вдоль по тропе, вместо того чтобы искать легкости, рискуя безопасностью. Говорят, что в подобных трясинах погибло много людей.
Посередине топи был ручей десяти футов ширины и шести глубины, с прекрасной чистой водой, с, казалось бы, твердым дном из желтого песка. Но песок имел лишь несколько дюймов толщины, а под ним лежал трясущийся ил.
Через определенные промежутки на пространстве болота находятся похожие на острова купы высоких стройных деревьев, растущих так тесно, как только возможно, и вздымающихся от зеленой поверхности без какой бы то ни было бахромы кустарника или подлеска. Они образуют сплошную массу из-за пышного разрастания разнообразных лиан, которые их соединяют в непроходимую чащобу.
214
Эреб — подземный мир, область мрака, размещавшаяся, по представлениям античных авторов, над собственно адом.