Глава 8
Еще один пожар. — Обманчивый амулет. — Разрушение и запустение. — Пленники Коимбры. — Безжалостное обращение с женщинами. — И он себя называет христианином! — Несчастья и смерть. — Злоупотребление португальским флагом. — Алвиш получает свою долю плоти и крови. — Ловои. — Граница произрастания масличной пальмы. — Состав каравана. — Снова пожар. — Укрепления Мсоа. — Мшири. — сОчень дурной человек». — Его могущество. — Его последователи. — Торговля рабами растет. — Ее результаты. — Судьба женщин-рабынь, — Возможный вывоз. — Боги войны. — Чрезмерная жара. — Самая холодная наша ночь. — Алвиш теряет рабов. — Его причитания. — Меня принимали за дьявола. — Горестная процессия рабов. — Таинственная роща. — Мата яфа. — Упражнения в вивисекции на женщине. — Восстание сестры-жены. — Болотистые равнины. — Роскошная трапеза. — Выжигаем себе дорогу. — Лагуны. — Разведение пчел
По окончании первого перехода мы стали лагерем около купы деревьев невдалеке от деревни. Но едва были построены хижины и поставлены палатки, как поблизости от нас вспыхнул пожар, и потребовались вся наша бдительность и энергия, чтобы не дать сгореть лагерю. Так что, не прими мы действенных мер к тому, чтобы не дать пламени до нас добраться, сложный церемониал, соблюдаемый при магическом обряде против пожара, немного бы стоил.
Переход был приятным — в том, что касалось местности, но изводила необходимость быть свидетелем опустошения и разорения, чинимых вороватыми и вредоносными мерзавцами из состава каравана.
Когда следующим утром я готов был паковаться, мне сообщили, что движения не будет, так как ночью сбежало много рабов (что им не в укор!) и их хозяева отправились их преследовать. Это меня весьма огорчило, но я обрадовался, услышав, что ни одного беглого не поймали и дальнейших розысков не будет.
Ночью попытались удрать некоторые другие, но хозяева их, став более бдительными из-за своих прежних потерь, не спали и обнаружили рабов, готовящихся к побегу, прежде чем они смогли его осуществить. Несколько часов лагерь оглашали страдальческие вопли этих бедных созданий, которых жестоко избивали их хозяева.
Наутро я получил от Алвиша наглое послание, гласившее, что должен к нему (прийти; и, хоть оно меня и взбесило, я почел за лучшее сразу же пойти и выяснить смысл столь странного (поведения. При встрече он благодушно сообщил мне, будто получил известие, что Коимбра находится по соседству, поэтому нам придется его ждать. Мои протесты и возражения по поводу того, что мы уже потратили впустую слишком много времени, а такой маленький отряд легко сможет нас догнать, были оставлены без внимания. Алвиш просто отвернулся, сказавши, что хозяин каравана — он и люди будут идти или стоять, как ему заблагорассудится.
Я почувствовал сильное желание вытряхнуть этого грязного старого прохвоста из его тряпок, но нашел, что лучше не пачкать об него руки.
Коимбра явился после полудня с партией, которая состояла из 52 (!) женщин, связанных группами по 17 и 18. У некоторых на руках были дети, другие находились на поздних месяцах беременности — и все нагружены огромными связками травяной ткани и прочего награбленного добра. Эти бедные создания, усталые, со стертыми в кровь ногами, были покрыты рубцами и шрамами, показывавшими, сколь безжалостно жестоким было обращение с ними дикаря, который себя именовал их собственником.
Помимо этих несчастных женщин партия (которую эскортировали из Тотелы несколько людей Касонго) включала только двух мужчин, принадлежащих Коимбре; двух жен, подаренных ему Касонго и оказавшихся вполне равными Коимбре в «надзоре» за рабами; и троих детей, из которых один нес идола, подаренного Касонго Коимбре; последний почтительно считал этого идола таким же богом, как любой другой, хотя и утверждал, что он — христианин.
Христианство Коимбры, как и большинства людей смешанной крови в Бие, состояло в том, что его крестил какой-нибудь мошенник, именующий себя священником. Будучи слишком плох для того, чтобы его терпели в Луанде или в Бенгеле, он убрался во внутренние области и сумел просуществовать на гонорары, которые ему уплачивают за исполнение внешней формы крещения любых детей, каких ему приносят.
Несчастья и потери человеческих жизней, которые били следствием захвата этих женщин, намного более тех, какие можно себе вообразить, если только не быть свидетелем нескольких таких душераздирающих сцен. Польше того, <в акты жестокости, совершаемые в сердце Африки под португальским флагом людьми, называющими себя христианами, едва ли смогут поверить те, кто живет в цивилизованной стране. А правительство Португалии не может быть осведомлено о зверствах, какие творят люди, утверждающие, будто они его подданные[217].
Чтобы захватить 52 женщины, было уничтожено по меньшей мере 10 деревень, каждая с населением от 100 до 200 человек, а всего около полутора тысяч. Возможно, некоторые смогли случайно спастись в соседних деревнях, но большая часть, несомненно, сгорела, когда на их селения напали врасплох, была застрелена при попытках спасти своих жен и семьи или же обречена на голодную смерть, если только какой-нибудь дикий зверь не положит более скорый конец их страданиям.
Когда Коимбра прибыл с такой богатой добычей, Алвиш оказался достоин обстоятельств и потребовал много рабов в оплату издержек, понесенных из-за того, что его задержали.
С этим дополнительным грузом несчастий, привнесенным в караван, мы шли следующий день и переправились через Ловои — кто по рыболовной запруде, а кто вброд, там, где река была глубиной до середины бедра при 120 футах ширины. Вода явно значительно спала со времени прекращения дождей, так как виднелись признаки того, что река была втрое шире теперешнего при полных 12 футах глубины. Берега обрамляют прекрасные перистые финиковые пальмы, растущие на полосе травы., а фон из высоких деревьев придает всему пейзажу очаровательный вид.
Ловои образует здесь рубеж между Уруа и Усамби. За ней я не встречал масличных пальм: высота над уровнем моря составляет теперь больше 2600 футов, которые мне представляются общей границей их произрастания. В немногих случаях их можно увидеть на высоте 2800 футов, а, по словам д-ра Ливингстона, в ставке Ма Казембе они растут на высоте 3000 футов над уровнем моря, что составляет, несомненно, весьма исключительное явление.
Три мили крутого подъема от реки привели нас к месту лагеря возле укрепленного тяжелым палисадом селения Мсоа.
Различные группы, из которых состоял караван, были следующими: один лагерь образовал мой собственный отряд, другой — Алвиш и его люди со своими рабами, третий — Коимбра, его жены и его партия рабынь. Помимо этого были еще две стоянки самостоятельных отрядов из Бие, еще одна — жителей Кибокве и даже еще одна — лагерь людей из Ловале, или, как их обычно называли по имени вождя той страны, людей Киньямы.
Вскоре после того, как мы пришли, на нас вновь обрушился пожар. Один из этих небольших лагерей сгорел, и всю местность, которая была покрыта высокой травой, охватило пламя. К счастью, другие лагеря были разбиты там, где трава была короткой, и таким образом уцелели. Некоторые рабы благоразумно воспользовались суматохой и вернули себе свободу.
Местность вокруг Мсоа была приятная и процветающая; округа многолюдна, а селения защищены частоколом и окружавшими их широкими сухими рвами. Канавы имеют 12 футов глубины и такую же ширину, а вынутая земля использована для вала с наружной стороны частокола, так чтобы сделать его неуязвимым для мушкетов. Эти необычные укрепления предназначены для защиты от набегов Мшири — вождя Катанги[218].
О Мшири я слышал раньше; он известен как «очень плохой человек» (мту мбайя сана). Но я не имел представления о том, что он распространяет свои грабежи и на Усамби. Мшири — один из вакалаганза, главного племени ваньямвези; много лет назад в поисках слоновой кости он с сильным отрядом проник в Катангу. Оказавшись там, он увидел, что его отряд, обладающий преимуществом огнестрельного оружия, легко сможет отвоевать власть у туземного правителя. Этим Мшири немедленно занялся и утвердился в качестве независимого вождя, хотя Катанга, собственно, находится во владениях Касонго. Как ее правители, Касонго и его отец, Бамбарре, часто посылали отряды требовать с Мшири дань; однако те всегда возвращались как угодно, но только не с успехом, а ни Касонго, ни отец его не считали разумным рисковать своим престижем, двинувшись против Мшири лично.
217
Рассуждения Камерона о неведении, в котором будто бы пребывало португальское правительство относительно работорговли в его африканских колониальных владениях, выглядят по меньшей мере наивно. Не говоря уже о том, что португальский закон 1858 г. об отмене рабства предусматривал 20-летний срок для освобождения рабов в Анголе, колонисты, чье хозяйство основывалось на массовом применении невольничьего труда, всячески препятствовали осуществлению даже такого закона, прибегая к открытой угрозе вооруженного сопротивления властям. Впрочем, и колониальная администрация практически до начала XX в. смотрела сквозь пальцы на сохранение рабовладельческого хозяйства белых поселенцев.
218
Мшири, правильнее Мсири, — с 1858 г. предводитель отрядов охотничьего союза ньямвези (союз этот носил название «йеге». в произношении луба «йеке», отсюда — обозначение соратников Мсири как «байеке», т. е «людей йеке»). В 1869 г. Мсири объявил себя правителем области Гареганзе (отсюда у Камерона этноним вакялаганза. т. е. люди гареганзе»), границами которой служили пеки Луалаба, Луапула и Ловуа и водораздел бассейнов Конго и Замбези. Торгуя медью, слоновой костью и рабами в обмен на ружья и боеприпасы, Мсири создал сильное политическое образование; в 80-х годах мушохве луба вынужден был платить ему дань. В 1891 г. территория владений Мсири была захвачена бельгийскими колонизаторами, а сам Мсири убит.