Мшири собрал вокруг себя большое число ваньямвези и недовольных из низших слоев торговцев с Восточного побережья. Порохом и ружьями он снабжается, торгуя как с Бенгелой, так и с Уньяньембе. Больше 20 лет его посещают караваны, руководимые португальцами-метисами или рабами португальцев, и поставляют в его ряды многочисленных рекрутов. Так как слоновой кости мало, Мшири торгует главным образом рабами и медью. Последнюю добывают на месте, из рудников Катанги, по за рабами Мшири приходится посылать во все стороны.
За небольшую плату он позволяет отрядам своих приверженцев сопровождать работорговые караваны в их набегах, а по возвращении в ставку рабов делят между купцами и Мшири пропорционально числу ружей, предоставленных его людьми. Торговля Мшири с Бие и Западным побережьем быстро расширяется и, как следствие, обширные пространства страны обезлюдели.
Лишь немногие рабы, принадлежащие торговцам из Бие и с Западного побережья, достигают Бенгелы. Большинство их, в особенности женщин, отправляют в страну Секелету[219] в обмен на слоновую кость. И вовсе не невозможно, что некоторые из них в дальнейшем оказываются на пути к алмазным роосыпям в артелях работников, которых берут туда кафры[220].
Тем не менее я убежден, что к побережью близ Бенгелы забирают больше невольников, чем там возможно использовать, и что должен существовать рынок сбыта для них. Я весьма склонен держаться мнения, что, несмотря на неустанную бдительность командиров наших военных кораблей, несмотря на людские жизни и денежные средства, какие Англия потратила на подавление этой бесчеловечной торговли, многих рабов все еще вывозят тайком, возможно — в Южную Америку или в Вест-Индию[221].
За частоколом снаружи селения перед маленькими хижинами фетишей помещают в качестве приношений большие коллекции рогов и челюстей диких зверей, дабы заставить африканских богов войны и охоты и дальше быть благосклонными к их почитателям.
От этих селений дорога идет через леса и открытые саванны, пересекая широкое болото, воды которого собирает Лувуа, текущая несколькими небольшими протоками на юг и в конечном счете «падающая в Лубури, приток Луфупы.
Мы стали лагерем на обширной открытой равнине, лишенной деревьев и тени. Там недавно выгорела трава, и чрезмерный жар от спекшегося грунта в сочетании с жаром лучей не прикрытого облаками солнца был почти непереносим. А за этим обжигающим днем последовала самая холодная ночь, какую мы испытали в Африке: из-за ясности неба и, следовательно, чрезмерной теплоотдачи термометр наутро показал в моей палатке всего 46,5° по Фаренгейту[222].
В этом лагере племянник Алвиша и рабы, которые присвоили Алвишев бисер в ставке Лунги Манти, воспользовались случаем, чтобы сбежать. Всех их выпороли и держали в цепях до выступления каравана. А тут их выпустили и дали грузы для переноски со многими ужасными угрозами насчет того, что с ними произойдет в Бие. Обнаружив, что за ними здесь не следят, они сочли более благоразумным удрать.
Алвиш, сильно этим расстроенный, сделал дневку, дабы отыскать объекты своего гнева. Поскольку Коимбра уходил на розыски продовольствия в деревне, которая должна была быть нашей очередной стоянкой, я воспользовался случаем сопроводить его и поискать лучшего места, нежели та обжигающая площадка, где мы в то время находились.
По пути мы встретили несколько ручьев и небольшие болотистые места — «худые шаги», как сказал бы ирландец, — но в конце перехода были вознаграждены тем, что нашли восхитительное место для лагеря рядом с Кавалой. Это была еще одна окопавшаяся деревня, а Попорла, — местный вождь, сказал, что некоторое число людей Мшири недавно прошли мимо, оставив деревню в покое из-за мощи ее укреплений.
Продовольствия было не достать, за исключением небольшого количества зерна. Но жители были так обрадованы тем обстоятельством, что караван готов платить за то, что ему потребуется, что дали нам возможность покупать еду по самым умеренным ценам.
У жены Попорлы, которая сопровождала мужа в лагерь, мне удалось получить полдюжины яиц, которые были исключительным деликатесом. Но Попорла пришел в ужас, что «великому человеку» придется ограничиться яйцами, и доставил мне корзину бобов и кусок обугленного мяса. Это было, я полагаю, единственное мясо, какое нашлось у них в деревне; при ближайшем рассмотрении оно оказалось дыхательным горлом какого-то дикого животного. Не без некоторого труда я избежал того, чтобы съесть его перед глазами вождя: тому так хотелось, чтобы я начал есть, не смущаясь его присутствием! И меня почти заставили это сделать. Но под предлогом предельной застенчивости я отделывался от лакомого куска. Когда вождь ушел, мой слуга выменял за это мясо у одного из людей Коимбры початок маиса.
Алвиш прибыл на следующий день, не только не найдя беглецов, но и потеряв еще двух или трех рабов. Со многими причитаниями по поводу суровости своей участи он явился ко мне выразит-ь надежду, что я вспомню о нем и его утратах. Это я смог ему пообещать с чистой совестью, ибо до моего смертного часа он всегда пребудет в моих мыслях как один из самых отвратительных продуктов поддельной «цивилизации».
Мне приятно было услышать, что, по его мнению, рабы убегали из-за тех шансов, какие им предоставляют короткие переходы и многочисленные привалы, а потому-де он будет спешить, насколько это в его силах. Я был достаточно эгоистичен, чтобы понадеяться на то, что в результате мы сможем идти вперед без дальнейших раздражающих стоянок.
Из Кавалы мы прошли через Анголо, и жители приходили к нам, стремясь продать муку и зерно за бисер. Теперь я обнаружил, что Алвиш и его люди основательно позаботились о том, чтобы обеспечить себя товарами для путешествия к побережью, добыв особую разновидность бус. Такие бусы не ввозят с Западного побережья, но люди Алвиша украли большое их количество у варуа, которые особенно любят эти бусы и покупают их у арабов.
Разбив на ночь лагерь в джунглях, мы далее пошли к Лупанде; путь занял три дня. Дорога хорошо обеспечена водой, а селения обнесены валом и частоколом. И хотя жители некоторых из них вообще не желали иметь с караваном никакого дела, другие свободно являлись в лагерь с зерном на продажу. Урожай матамы только что убрали, она была дешева и в большом количестве.
Около какого-то селения я увидел дохлого питона 13 футов 8 дюймов длины, но небольшого в обхвате.
Ни в одну из этих деревень нам не позволили войти. Но когда я возле одной из них дожидался, пока меня догонит караван, двоим из моих людей удалось попасть внутрь с намерением попытаться купить для меня такую редкость, как курица или коза. Едва только их обнаружили, поднялся крик, и все жители укрылись за внутренним палисадом, а входы заперли. Затем жители принялись из этого внутреннего укрепления грозить моим людям копьями, и те рассудили, что разумнее убраться.
Но спустя какое-то время к обитателям деревни возвратилась уверенность, и, видя только меня и троих моих спутников, они решились выйти наружу, чтобы удовлетворить свое любопытство, разглядывая нас на расстоянии.
В конце концов я уговорил одного из туземцев приблизиться ко мне. Но, рассмотрев меня хорошенько, он закрыл лицо руками и с воплем бросился прочь. Никогда раньше он не видел белого человека и, как полагаю, подумал, что я и в самом деле — дьявол.
Затем ко мне подошел мальчик лет десяти, и я ему дал несколько бусин и немного табаку. Увидев, что малышу не причинено никакого ущерба, другие жители окружили меня, смеясь и любопытствуя, а одна добродушная старуха даже согласилась продать мне курицу.
219
После смерти Секелету в 1864 г. власть макололо пала, и управление страной перешло к представителям прежнего правящего рода народа луйи, в 30-х голах прошлого века покоренного макололо. Именно в этот период, т. е. после восстановления власти прежних правителей, луйи стали именовать себя баротсе; под этим этнонимом они и известны в наши дни.
220
Имеется в виду миграция рабочих-африканцев из бантуязычных народов суто, тсвана, коса и других на алмазные копи в районе Кимберли (Южная Африка) во время «алмазной лихорадки», вспыхнувшей в начале 70-х годов XIX в. Камерон все эти народы обозначает названием «кафр», тогда еще не имевшим уничижительного смысла, какой это слово приобрело в современной расистской ЮАР, в английской литературе того периода кафрами именовали народ коса.
221
Это предположение Камерона имело достаточные основания: как известно, в Бразилии, куда направлялся главный поток экспорта невольников из Анголы, окончательная отмена рабства была декретирована только в 1880 г. Эффективность же патрулирования британского Флота в Атлантике едва ли стоит преувеличивать.