То, что эту рыбу должны использовать в качестве статьи меню, в высшей степени примечательно. Ибо, будучи лишь частично высушена на солнце, а затем упакована в корзины весом около 40 или 50 фунтов, она скоро становится сплошной гниющей массой. Не может быть двух мнений относительно того, что для питания людей она непригодна, однако, по-видимому, она все же пользуется немалым спросом.
Туземные торговцы рыбой очень хорошо владеют искусством надувательства, ибо в середине нескольких корзин я обнаруживал землю, камни, битую керамику и тыквы, так уложенные, чтобы создать надлежащий вес и объем. Более того, насколько я могу судить по своему опыту, «благородный дикарь» ничуть не отстает от своих цивилизованных собратий в подделке продовольствия и в обмеривании; единственная разница состоит в неуклюжести его методов[232].
Мы обошлись без каких-либо дальнейших остановок до 7 сентября, когда прибыли в деревню Ша Келембе — вождя последнего округа в Ловале. Наш путь лежал через огромные равнины (они в дожди затопляются), пересекаемые реками, вдоль берегов которых растут деревья. Но в последние два дня движения мы вступили в местность с более густым лесом на небольших холмах. Здесь мы впервые увидели Лумежи[233] — величественную реку шириной больше 50 ярдов и более 10 футов глубины, с быстрым течением, бегущую по очень извилистому руслу через широкую долину, ограниченную с обеих сторон лесистыми холмами.
На этом участке пути жители свободно приходили в лагерь и непрерывно танцевали ночь напролет, били в барабаны и пели, весьма успешно прогоняя таким образом мой сон. А наутро к этому беспокойству добавляли еще и свою наглость, ожидая платы за свои непрошеные серенады. Запросы их, однако, не были чрезмерными, коль скоро удовлетворялись они горстью рыбы.
Здесь используют корзины для рыбной ловли, очень похожие на корзины из Маньемы, а женщины носят свои грузы тем же способом, что женщины в Ньянгве, а именно в корзине, закрепленной на спине повязкой, накинутой на лоб.
Женщины одеты столь скудно, что кусок ленты был бы достаточен, чтобы одеть женское население полудюжины деревень. Но, хоть они и пренебрегают одеянием, они много времени посвящают своим волосам, которые явно считаются важнейшей частью их туалета. Они самым тщательным образом их укладывают, а когда укладка закончена, обмазывают жиром и глиной, делая гладкими и блестящими. Некоторые придают волосам форму множества маленьких комочков, похожих на ягоды, другие — закрученных петель, которые располагают по-разному: иногда они отделены друг от друга, а изредка перепутаны в сложном беспорядке. В некоторых случаях волосы разделяют на массу толстых косиц, торчащих на один-два дюйма позади головы, а их концы убирают в своего рода высокий узор. Как правило, волосы опущены до бровей и вокруг головы на заднюю часть шеи, так что полностью скрывают уши.
Многие, далее, украшают голову куском листовой жести или <меди, который изрезан пробитыми в нем отверстиями, образующими причудливые узоры, а некоторые носят два >маленьких локона, свисающих по обе стороны лица. Существуют многочисленные разновидности в применении этих <мод в зависимости от индивидуальных вкусов, но все они имеют определенное сходство с описанными здесь.
При приближении к деревне Ша Келембе слышен был рев воды на порогах Лумежи, но я не имел случая увидеть их, так как дорога вела прочь от берегов реки.
Чтобы добраться до селения, мы прошли мимо зарослей, которые в Англии вполне могли бы по ошибке принять за декоративные кустарники, — с чем-то вроде лавров и лавроподобных, с жасмином, другими растениями, обладающими сладким запахом, и лианами, которые наполняли воздух своим тяжелым ароматом. Мне показалось, что я различаю запах ванили, но я не смог установить, от какого растения он исходит.
Алвиш, очевидно, был в хороших отношениях с Ша Келембе и сумел под разными предлогами задержать нас здесь до 12 сентября. Но, невзирая на эту дружбу, Ша Келембе здорово его обжулил и заставил уплатить двух рабов и ружье мата яфе — верховному вождю западной части Ловале, которого не следует смешивать с мата яфой в Улунде. Одной из рабынь, переданных таким путем, стала женщина, которая, как я имел основание полагать, была любимой наложницей Алвиша. А еще одну женщину из своего гарема он обменял на бычка — настолько он был непостоянен в своих привязанностях и совершенно бессердечен и бесчувствен.
В числе прочих предлогов для задержки здесь Алвиш выдвинул и такой: караван Жуана будто бы прямо перед нами, и, выступив сразу, мы должны будем с ним разминуться.
Пока мы подобным образам задерживались, обнаружился заговор с целью меня ограбить. И не сорвись он, я остался бы вообще лишенным средств на закупку рыбы, от чего нам сейчас приходилось зависеть: она была предметом обмена на продовольствие. Выяснилось, что Коимбра и еще несколько человек, включая и двоих Алвишевых рабов, прослышав, что у меня есть несколько вионгва, решили сделать попытку их украсть. Они уговорили одного из моих людей вступить в заговор и вознаградили его за сообщничество, выплатив ему около трети стоимости вионгва бисером при условии, что он совершит кражу.
К счастью, мой верный Джума, хорошо зная, как ценны эти вионгва, надежно запер их в ящик вместе с моими книгами и тем предотвратил их похищение.
Коимбра и его закадычные приятели прознали теперь, что у меня остаются только две штуки. А когда они увидели, что одна из них потрачена на покупку козы, это сделало для них очевидной несостоятельность всей затеи и убедило в том, что мало шансов получить какую-то компенсацию за бисер, который они израсходовали на подкуп моего человека.
Совершенно не чувствуя стыда за то, что провозглашают себя ворами, и подстрекаемые Алвишем, они предъявили претензию не только на стоимость бус, использованных на то, чтобы воодушевить моего человека меня же и обокрасть, но — с почти немыслимой наглостью — также и на стоимость рыбы, какую они бы купили на вионгва, удайся им замысленная кража. Конечно же, я с возмущением возражал против этой несообразной претензии, но Коимбра и прочие открыто заявили, что, ежели их требование не будет удовлетворено, они захватят как раба человека, которого подкупали.
Я в недвусмысленных выражениях сообщил Алвишу свое мнение о тех, кто эту неслыханную претензию выдвигает, равно как о тех, кто их поддерживает, помогая и поощряя таким образом откровенное воровство. Он отвечал, что, если требование не удовлетворить, его, Алвиша, вероятно, ограбят, и внушал мне, что мы не в цивилизованной стране. Коимбра и остальные, сказал он, — это «gentes bravos»[234], и они либо убьют, либо похитят моего человека, если грабеж, на который рассчитывают, не удастся.
Чтобы спасти парня (хоть он и проявил себя бесстыднейшим вором, но в остальном стоил полдюжины этих ничтожеств из каравана Алвиша), я согласился удовлетворить требование; но, так как у меня не было средств заплатить мерзавцам самому, вынужден был допросить Алвиша уладить дело, пообещав возместить ему затраты как-нибудь в будущем. Может быть, кто-то, кто не взвесил все обстоятельства и обстановку этого дела, подумает, что я сделал ошибку, подчинившись. Но я не мог не видеть, как сильно это меня ни огорчало, что такое поведение было абсолютно необходимым, дабы предотвратить крушение экспедиции.
Мысль о том, что людям следует платить, так как им не удалась попытка тебя ограбить, была настолько оригинальной, что, признаюсь, мне в ней почудилось нечто почти смешное. Я полагаю, они, пожалуй, единственные люди в мире, которые бы выставили такую претензию и всерьез настаивали на ней, не обнаруживая ни малейшего стыда!
Поблизости от лагеря находилась маленькая, особой формы печь для плавки железа, и мне сообщили, что большую часть железа, обрабатываемого в Ловале, плавят в этом месте. Руду находят в руслах рек в форме крупных окатышей, оттуда ее вычерпывают в конце сухого сезона.
232
Жульничество «благородного дикаря» (термин, почерпнутый из сочинений французских просветителей XVIII в.) было несомненной реальностью. Однако Камерон при этом не обращает внимания на то, что жителей восточных областей Анголы ко времени его путешествия уже почти три столетия приобщали к «цивилизованным» методам торговли португальские купцы и их уполномоченные — помбейруш. Поэтому едва ли стоило удивляться умению торговцев-африканцев пользоваться недобросовестными приемами.